Сибирские огни, 1987, № 2
Но не будем торопиться — торопиться комментировать,, обвинять или оправдывать, будем просто смотреть и слушать. Потом вошел мужчина, с каким-то произ водственным вопросом. Вопрос этот корот кий, быстро разрешенный — я прослушал. Спохватился только, когда мужчина заго ворил о личном. Он сидел, уперев руки в колени, раздраженным голосом допытывал ся: — Ну так что, когда шифер-то мне дади те? Жду и жду. Сколько можно? Или — над вами не каплет?.. Парамонова успокаивала его: дадим, да дим тебе шиферу, решен в принципе вопрос... но придется подождать — такому-то рань ше обещали, а он, сам понимаешь, инвалид войны. Следующего посетителя она мне пред ставила. Я как раз вылез из своего уголка, подсел к столу: образовалась короткая па уза, и Лидия Григорьевна выкладывала пе редо мной грамоты, которыми многие работ ники совхоза награждены: «Победителю в соревновании среди работников отрасли в 1984 году». Вот этим она очень любит по хвастаться. Дядька — плотный, энергичный, в рабо чей одежде — вошел резко и сразу начал про какой-то насос. — Познакомьтесь, — перебила его Лидия Григорьевна. — Иван Николаевич Нестерен ко, бригадир по механизации в садоводстве. Ветеран наш. Мы с ним вместе начинали работать в саду. Потом разругались — я его выгнала. А потом помирились — я его об ратно взяла. Вот, работаем... ругаемся. Нестеренко, озабоченный насосом, а не своей фигурой и биографией, вставил заме чание: — Не ругается тот, кто ничего не делает. — А так он мужик хороший, — закончи ла представление Парамонова. — Стара тельный, умный. Коммунист. Н а б л ю д е н и е : в этом кабинете са дятся без приглашения, не ждут его. А ча ще не садятся вовсе: быстренько разреша ют свой вопрос, как говорится, на одной ноге, круть — и за дверь. Время горячее — некогда рассиживаться. Инспектор отдела кадров зашла с табе лем по специалистам. Парамонова просмот рела его и вдруг снова сделалась официаль ной: — Иванов четыре дня не работал. Почему вы ему ставите семь, семь, семь? Я не под пишу табель. Инспектор: — Так ведь докладной же нет. На каком основании я буду прочерки ставить? Парамонова: — Но вы-то знали, что человек не рабо тал? Знали. Нет докладной? Тогда про черкните четыре дня заведующему фермой — в следующий раз будет докладная. О П а р а м о н о в о й (собеседника на этот раз не называю): — Жестокая она. — Может быть, жесткая? — попытался уточнить я. ,132 г* !■ — Нет, именно жестокая. Вы знаете, как она через людей перешагивает? Ого! Вы, прйсмотритесь-ка, присмотритесь, порасспра- шивайте народ. Сама-то она, конечно, орел... то бипіь орлица! А специалисты некоторые при ней кто? Мы договорились не комментировать вы сказывания разных людей о моей героине. Не стану я оспаривать мнение и этого мое го собеседника. Однако не могу удержаться от того, чтобы не привести здесь один раз говор, как раз на тему о жесткости, даже жестокости, состоявшийся несколько позже описываемых событий. Беседовали мы со старым приятелем, оказавшимся у меня проездом (он работает начальником меха нического цеха на одном из заводов в Куз бассе). Приятель, человек волевой, круто ватый, зло поигрывая желваками, говорил: — Я своим гайки подкрутил после поста новления, ты понимаешь, после какого. Вот что, соколы, — сказал, — запомните: штра фы платить я за вас не буду. Сейчас попри- тихли. Но все же это не гарантия, нет пол ной гарантии. — И тут он сорвался на по лемичность: — Ну скажи, почему так? Вот теперь развернули целую баталию: карау лим, ловим, ограничиваем, сокращаем, запре щаем! И ответственность разложили на де сятки плеч: милиция отвечает, работники торговли отвечают, профсоюз отвечает, ком сомол отвечает, администрация отвечает, общественность отвечает... Но ведь есть же простой механизм: ты — начальник, я — подчиненный: я пришел на работу пьяный или с глубокого похмелья —■ ручки трясут ся, — ты мне говоришь: «Все, дорогой то варищ! С завтрашнего дня вы .у нас не ра ботаете». Скажешь, есть опасность злоупо требления властью. Наверное, есть. Допус тим, сведение личных счетов. А вот тогда — профсоюз. Пусть защитит трезвого, добро совестного работника. Но если дело очевид ное, ты — последняя инстанция. Жестоко? Да! Но пока мы не возьмем себя за горло... так и будем отыскивать то виноватых, то ответственных. Вообще, должен срабаты вать принцип конечной продукции: есть от человека отдача, работает он не за страх, а за совесть, или штаны протирает, по углам слоняется, да за воротник закладывает? А конечную продукцию или эквивалент ее можно определить для любого, даже не материального, производства... Но мы на столь крутые меры не идем. И не пойдем, видно. Боимся. А чего? Того, что вместо одного уволенного пьяницы или бездельника тотчас не найдем другого? Ну, не найдем. И не надо. Давайте поде лим зарплату уволенного Сидорова между Ивановым и Петровым, которые и не пьют, и вкалывают, и вообще— у них руки золотые. Дайте мне такое право — поделить! Не стреноживайте меня — стреноженный я далеко не ускачу. А уж потом спрашивайте на полную катушку... Лидия Григорьевна (во время очередной паузы — мы их для разговоров использова ли, самых разных): — После того, как меня директором на значили, я, помню, заболела очень сильно. А меня, после болезни,— на сельскохозяйст-
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2