Сибирские огни, 1987, № 2

нормальная — Он тоже сел. Дрожащей рукой достал из ведерка со льдом бутылку и налил немного в бокал миссис Хейзен. Она сделала глоток, посмаковала. — Одно у тебя достоинство, Рассел, ты умеешь выбирать вина. Прошу извинить, дамы и господа, за крайние меры, к которым я вы­ нуждена была прибегнуть, но более мягкие способы оказались неэф­ фективными, как, например, письма, которые остаются без ответа вот уже три года, а также бесчисленные междугородные телефонные звонки, и, пожалуй, это единственная возможностгь высказать то, что я хочу, в присутствии других людей в качестве свидетелей, которые впоследствии, в случае необходимости, смогут рассказать правду. Рассел...—она помолчала, точно оратор на трибуне, и снова сделала глоток вина.— Рассел, я хочу сообщить тебе, что я согласна дать тебе развод. Я готова предпринять две вещи: либо я подаю на развод, тре­ буя большой, очень большой, ОГРОМНОЙ компенсации, либо я по­ кончу с собой. — Кэтрин,—вмешалась Линда,—это маниакально. — Линда,— произнесла миссис Хейзен,— ты всегда очень много болтала. Вижу, ты не отделалась от этой привычки.— Затем снова обратилась к Хейзену, который сидел, закрыв глаза, с поникшей голо­ вой, точно старик, дремлющий в уголке,— Рассел,— продолжала она,— тебе известно, что я отлично обеспечена, более чем отлично, так что мною руководит не алчность. Если говорить откровенно, единственное, чего я хочу — это причинить тебе неприятность. За твою грубость за все эти годы, за твое пренебрежение и презрение ко мне, за то, что ты ложился со мной в постель с таким видом, будто вынужден был выполнять особо тягостную епитимью... — О, дрянь,— произнес Хейзен, не открывая глаз и не поднимая головы.— Дрянь, дрянь, дрянь! — Словом, поскольку я потеряла всякую надежду на что-либо другое, я жажду мщения,— продолжала миссис Хейзен жутким моно­ тонным голосом, каким начала свою тираду, тоном, каким может го­ ворить женщина, читая заранее тщательно подготовленную и отрепе­ тированную речь.— Мщения за разбитую семью, за то, что ты вынудил уйти моих дочерей, убив в них всякую веру в себя, и поэтому они стали мерзкими глупыми шлюхами, с единственным желанием дер­ жаться как можно подальше от своей семьи. И последнее — отомстить за убийство моего сына и старание потом взвалить всю вину на меня... Наконец Хейзен поднял голову и взглянул на нее. — Ты избаловала его, превратила в гомосексуалиста, принимала в нашем доме и ублажала его извращенных друзей. Ты знала, что он колет героин, и одному богу известно, что еще, снабжала его деньгами на наркотики... — А ты давал ему почувствовать его никчемность. Конечно, разве ты мог допустить его в свою сферу прославленного выдающегося адвоката,— теперь слова у миссис Хейзен вылетали зло, с ненавистью и звенели, точно разбитое стеклсі.— Поэтому ты бросил его на произ­ вол судьбы и дал понять, что всем наплевать, жив он или мертв. Стренду хотелось сжаться, стать незаметным, ничего не слышать, и ничего не видеть. Он поглядел через стол на Лесли. Она плакала, лицо ее исказилось. Слезы — второй раз за один вечер, машинально подумал Стренд. Больше он ни о чем не мог думать. Неожиданно миссис Хейзен перешла на деловой тон: — Ну, хватит. Если во время развода ты будешь ставить мне палки в колеса, если твоя щедрость не распространится настолько далеко, чтобы обеспечить свою жену, я позабочусь о том, чтобы список твоих побед был пропечатан — все эти твои слабоумные миссис Харкор, секретарши, низкорослые толстухи — жены твоих друзей, которым ты благосклонно помогал в работе и в политике, бездарные актрисы, утешавшие тебя и помогавшие забыть бесстрастные объятия 124