Сибирские огни, 1987, № 2

— Ты уче-о-оный! Это уже истерика. Нина западает в нее легко и мгновенно — ртуть, а не психика —привычно, как дождевая вода находит ложе оврага; уже пробуровила в Севе гЛубокий-преглубокий овраг, до самых корней его нервов, уже и их подтачивает. И не мудрено, что он торопит ее исчезно­ вение. Да что же это, ведь у нее есть в достатке все из того, что люди учи­ тывают в жизни как необходимое: пища, одежда, кров, работа, семья. Однако непрерывно Нина ощущала некий ущерб своего существования, причем ущерб не тот, что «недодали», а тот, что «некуда отдать». Да и не знает сама, что именно отдать. И во всем виноват Сева —кто же еще? Никого, кроме него, нет по­ близости. А Сева не знает, в чем состоит его вина, но, чувствуя беспрестанно ее «ты виноват», он без протеста соглашается с этим —не тр.атит сил на протест. И виноват становится еще больше. Объявили отправление. — Ну ладно,—Сева примирительно коснулся ее плеча. Еще стоял минуту под окном, пока поезд не поплыл. Смотрел, кивал, скрестив руки на груди, уступал дорогу пробегающим. Наконец. На те два пустых места подсадили в купе молодых супругов с за- неженной дочкой. Дочке было года три, она говорила о себе в третьем лице: «Ика хочет папе»,—не трудясь, лишь слегка зацепляя верхушки слов пунктирным, прерывистым голоском, чередующим звуки и беззву­ чия, но чуткая мама улавливала и угадывала, она передавала дочку па­ пе, дочка умащивалась на его коленях, запрокидывала вверх назад свои пухлые ручки и цеплялась за папину шею. Никогда ты, девочка, ни над кем не будешь иметь такой полноты власти, как над ним —вот он, кре­ пыш в кожане, из мотоциклистов, замер от объятия и стал совершенно беззащитный. Руслан —шепотом: — Мам, чего она такая? —И чуть не заплакал от неизвестной оби­ ды, что она—такая. А Икина мама, тоже пухлая, как дочка, но уже выросшая в большую женщину, мирно глядит в окно, не тревожится и не оглядывается на му­ жа, чтобы убедиться в своем покое и счастье. Она знает тайну гармонии. Невыносимо завидно. Уложить Лерочку, огородить подушками, сум­ ками —и вон, вон из купе. В коридоре у окна безалаберный парень, рубашка на поясе завязана узлом, веселый вызов в лице и осанке —вызов вообще жизни: ну что, а? — Я из Ферганы —знаешь такой город? — говорит. Сам ласковый, весь так и тонет в соку своей нежности. — Знаю. Была там, Лет десять, правда, назад. Он смеется ни от чего, лукаво говорит: — Совсем молодая, наверно, была? — Молодая... И опять он смеется —теперь грустно: тоскуя по ее недостижимой мо­ лодости. — Ты и сейчас не старая,—сказал себе же в утешение. А любовь над ним так и клубится облаком, как запах над цветком, так и окутывает... А другие —в поиске, рыщут, ищут, ждут. ...Шел по улице и издалека улыбался человек. Неизвестный, молодой. Остановился, глядит на Рус­ лана и улыбается. Нина сразу в долгу перед ним за хорошее его отно­ шение. — Что вы так улыбаетесь? —спросила по принуждению этого долга. — Ничего, просто я очень люблю детей. Шофероватый такой, крепко Сколоченный, дубленый парень. Это Племя —шоферов —Нина привыкла чтить со своего деревенского дет­ ства. С тех еще пор, когда в их краю не было шоссейных дорог, и непо­ года превращала каждый рейс в неизбежный подвиг. 9