Сибирские огни, 1987, № 1

как подросток, растущий быстрее, чем успевает приноровиться к длине своих конечностей. Вот Юрка — тот всегда производит очень здоровое и выгодное впечатление: хорош собой, спортсмен, не курит, не пьет, работать умее т — и попробуй уцепи тот пункт, по которому, при всех его положительных качествах, не хочется иметь с ним никакого дела. Это как нитку вдеть в тонюсенькое игольное ушко — суешь, суешь — всё мимо. Еще на втором курсе — какая-то пирушка в общежитии, и Нина (тогда недосягаемая, как на другом берегу, вся такая вспыхливая, глаза светятся, как фары во тьме) именно с ним, с этим здоровяком и красавцем Юркой Хижняком танцевала, и именно этого Сева почему-то не стерпел и просто взял ее за руку и вывел из полутемной той хмельной комнаты — и с этого все началось. Кабы не Юрка, не эта к нему непонятная злость, — ни в жизнь бы не решился посягнуть на такое. Сослужил ты мне, друг, службу верную. А несколько месяцев назад Юрка буквально спас Севу, выручил из беды. Нина тогда еще не родила, положили ее на сохранение, Руслан оставался на Севу, «смотри, мыслитель, отвечаешь мне за сына головой», а его раз — и прямо из садика упекли в инфекционное — палочку там какую-то кишечную нашли. Каждый день разрывался: сперва в больницу к Руслану, потом к Нине. «Как Руслан?» — она, конечно, подозревала. «Хорошо». — «Почему ты его не приведешь, я бы хоть взглянула!» — кричала в форточку. «Чтоб не расстраивать его! — уверял. — Я ему сказал, что ты уехала!» А потом ее как-то неожиданно выписали, она сразу в садик за Русланом — и все узнала. Руслан в инфекционном был на первом этаже, она вытянула его в форточку, завернула в одеяло и, как лиса петуха, унесла — в октябрьский холод, на руках, на восьмом месяце беременности, не боясь поплатиться ни выкидышем, ни простудой Руслана: в такие минуты, когда человек сам себя забывает, хранить его заступают какие-то другие силы, а Нина всегда не помнит себя, и это тайна для Севы — непостижимое движение ее дикого чувства, которое всегда оказывается правей ума — и может, эта тайна заслуживает разгадывания еще более, чем все мироустройство, но две эти равновеликие темы Севе не потянуть, нет, вот уж он покончит с мироустройством, тогда... Она выкупала Руслана^, накормила, уложила в свежую постель, ребрышки у него стиральной доской, убаюкала, обволокла всего, окружила своими материнскими таинственными силами — и только после этого успокоилась и согласилась не убивать Севу, когда придет с работы, оставить до другого раза. Но в тот же день на станцию позвонила возмущенная Русланова докторша — на щит управления, где Сева уже не работал, и трубку взял Юрка Хижняк. Он спас Севу, он, так сказать, лег на амбразуру, прикинулся начальником и пообещал во всем разобраться лично вплоть до выведения «отца Пшеничникова» с работы, и сам поехал потом в больницу, чтоб замять, и ничего, все уладил. Участковая сестра несколько раз заходила к ним домой, а Руслан (Нина права!) дома быстро выздоровел. Нет, Юрка его выручил здорово. Сева не имеет права навешивать на Хижняка «предателя». Видимо, и Хижняк носит в себе неразрешимую тайну, достойную отдельного изучения. А на всё и на всех Севы уж никак не хватит. Даже теперь, когда он сидит в лаборатории с любезным сердцу и уму Ильей Никитичем, предаваясь наслаждению мысли. Лучшее, что дано человеку. — Взгляните, Сева, на этот прибор — какой он неуклюжий, щелястый* громоздкий. И краской обмазан, чтоб притвориться окончательным таким предметом. А на выставках — видели?— такие бывают приборы, такие ослепительные и без изъяна, как будто они не рукой сделаны, а сами родились, как будто не металлом облицованы, а каким-то природным естественным материалом вроде кожи, которая сама наросла, без технологии. Вот я думал раньше: Москва такая должна быть. Потому что я родился в захолустье, там тротуары травой проросли, и все было 33 2 Сибирские огни № 1