Сибирские огни, 1987, № 1

ва». Пусть он даже доложит, что Сева заснул на вахте. Пусть, коли это требуется для пользы дела. Пусть на Севином примере другие остерегаются ошибки. Польза дела (как и объективная истина) — он считал, самое дорогое достояние человека, и он готов помочь Юрке служить этой пользе хоть своей кровью. И не поднимется у Севы рука осудить его. Сева ничего в этом не понимает. И тогда, сидя у Юрки дома, он отбросил волевым усилием то, что происходило за стеной, чтоб не слышать, и они с Юркой продолжали: котлы, бойлеры, агрегаты, мельницы для угля, но цЬстепенно переходим на газ: это чище; распределительная, щит управления, пульты котельного и турбинного цехов, чихнет котел — ничего не видать, как в преисподней, — вот что они говорили. И оба как бы знали отлично, что такое преисподняя. А когда пошли на кухню отдирать наружный термометр от окна, там сидела на табуретке изруганная соседка с младенцем месяцев четырех от роду. Она оказалась совсем юной, у нее было тихое, аккуратное лицо и мягкие волосы до плеч. Она склонялась над своим ребенком и делала жест невыразимой любви — бессловесный, мычащий — вытягивала шею и издавала ласковый зов. И дитя, лежа на ее коленях, любовно следило за нею и повторяло тот же самый жест, только без звука, вторя с отставанием в небольшую музыкальную паузу, как один инструмент вторит другому в оркестре. И они понимали друг друга, два .эти бедные существа, и она не обратила внимания на них, когда они вошли,— уже привыкнув к посторонним на кухне. Она глядела на малыша не отрываясь, на свое единственное, видимо, утешение, и в глазах еще не высохли остатки слез. — Оля, — буднично обратился к ней Хижняк, как будто это не они с Севой только что оставляли ее одну без помощи на погибель за стеной,— ты выйди-ка'с малышом, я сейчас окно открывать буду. Побеспокоился о ней. Чтоб она не простудилась. Заботливый Юрка. А Сева представил, к у д а придется ей сейчас выйти. Когда чихнет котел — это, наверное, все-таки еще не преисподняя. Кинулся вон, Юр ка ему еще что-то такое: «Да брось ты, у них это каждый день, я держусь невмешательства и должен ладить с обоими». Севе не хотелось ладить. Но Юрку он понял. Он вообще иногда мог кое-что понять, напрасно с ним обращаются как с ид&отом. Впрочем, им виднее, как обращаться. Уж это никому не прикажешь. Юрка быстро просек, как к Севе относятся на станции. Только пришел — и сразу перенял. (Впрочем, и в институте не лучше относились). В первый же его, Юркин, на станции день шли вместе с работы. — Ну, как продвигаются твои исследования? — с усмешкой. — Температуру ты за окном собирался мерить. Чего намерил? — А ... Это я отложил. Отвлекся. Куда, понимаешь, ни ткнись, кругом белые пятна. Вообще науке ничего неизвестно достоверно. Возьмешься за одно — тут же тебя отвлекает другое, третье. — Ну, ясное дело, белых пятен много, а ты один! Нет, Сева не обиделся. — Если хочешь, я сознательно держу себя в невежестве. Да . Потому что невежда — он если начнет до чего-то докапываться, он ищет от нуля, от пустого места. А ученый — ему уже наполовину все известно, и известно, кстати, неправильно, и ему, чтобы попасть в точку истины, нужно начинать не с нуля, а с большего минуса, еще выпутаться сперва из заблуждений. Для невежды, получается, путь короче. Юрка’ смеялся — и правильно, чего не посмеяться над Севой? — все смеются, это бесплатно. — Ну а технические средства как же? — делал серьезный вид. — Д а , тут ты прав. Технические средства — мой больной вопрос. Но и тут меня утешает один момент: наука со своими техническими средствами расползается от центральной точки на периферию, все по отдельности гоняется за своими зайцами, а целое всеми брошено, и никто им не занимается. И вдруг, представь себе, подходит к этому це- 31