Сибирские огни, 1987, № 1

этой звезды, она никак на него не влияет. Внутри-то корабля чувствуешь только приятную привычную силу тяготения — из-за ускорения. Так почему же скорость выше С недостижима? Она безгранична! Дру гое дело, что при этом распадается связь времени и пространства. Н а рушается единство времени и места. Ну, как в квантовой механике принцип неопределенности Гейзенберга. (Агнесса таращит глаза, виновато хлупает: принцип чего там Гейзенберга?) Люди, ушедшие в такой космический полет, уходят уже в инобытие, и состыковаться вновь с прежней точкой они не смогут. Не найдут координат. Не раскрутят назад этот клубок. Эту нить .Ариадны. Потому что время и пространство— это не объективная реальность, а всего лишь условность нашего восприятия. Нашего одноканального сознания. Все события существуют сразу и без геометрии. Многоканальное сознание охватило бы все это разом. А наше — линейное, узкое, нет. Нет, он утомил Агнессу. Она уговорила его соснуть — так стало ей жаль его, бедного, обреченного думать о судьбе вселенной. Конечно, она надежный человек, Агнесса, станцию вполне можно оставлять на ее попечении. Во всяком случае, для станции спящий Сева безопаснее, чем бодрствующий: не сможет навредить ей в случае аварии. Д а , и Сева заснул. Была середина ночи, и вошел в пультовую Юра Хижняк. Он тронул Севу за плечо и ответил на его удивление непроницаемым тоном: «Я с проверкой. Почему спишь во время дежурства? Я обязан буду довести до сведения». И сделал коротенькую от- меточку в своей бумажке — для внушительности. Агнесса плавно пропела: «Какой вы, однако, Юрий Васильевич! Энергичный. Сразу так и владились в механизм. Шестеренкой, как тут и были». А вошедший Васильев поправил: «Шестеркой»— и с любопытством разглядывал Хижняка, как предмет, который еще не видел ни разу. «Что же это вы, так мало меня знаете, а уже не доверяете мне?» — сказала Агнесса с пойти неведомым ее гортани холодком. — Пччему вы считаете, что я вам не доверяю? — Пришли с проверкой... Я работаю здесь двадцать лет, в любой аварийной ситуации я разберусь и одна. Могу, в конце концов, при надобности разбудить и Всеволода Анатольевича. А , кажется, испугалась Агнесса, испугалась. Власти все боятс я— не человека, который эту власть взял на себя (ведь это всего лишь новичок Юрка Хижняк), а именно самой власти. — Я не имею оснований не доверять вам, Агнесса Сергеевна, однако известно, что человек, внезапно поднятый со сна, не может правильно сориентироваться в обстановке, если она требует быстрого решения. Есть порядок! И-здесь энергетическое предприятие! — Ага, а не фабрика мягкой игрушки, — кивнув, довершила Агнесса. Это любимое выражение Путилина. Дурак Юрка, выдал себя. — Вы первый из рядового персонала, кто пошел с ночным обходом. У нас пока такого не водилось. — Мне сказано — я делаю. Юрка, ты что, забыл, Сева ведь сам говорил тебе, что спящий он для станции безвредней. Не дай бог аварийный сигнал, он парализуется. Ведь он же все это сам тебе говорил, когда — помнишь? — ты привел его к себе домой. Еще вы жили тогда в комнате на подселении в старом деревянном доме, которого ты стыдился как неграмотной родни, еще за стеной творилось что-то такое, около чего невмоготу было находиться; противный голос издевался над кем-то, ронял равномерно изо рта подлые матерки, как испорченный автомат измятые детальки, — и надо было как-то его выключить, но Сева был посторонний и не знал, имеет ли он право вмешиваться. Нежный женский голос печально отозвался: «Вот ты мне это говоришь, а завтра ко мне же в постель полезешь...» И дитя, услышав мать, успокоилось и затихло, но только кроткий этот упрек никак совершенно не подействовал на ругателя, и было так стыдно находиться рядом и ничего не делать, но хозяин был Юрка, а ему это не мешало, и жене его роскошной Рите то29