Сибирские огни, 1987, № 1

— А ты, значит, у нас все читаешь! — раскаленным добела голосом. — Ну что еще? Что я должен сделать? — А сам ты не видишь, что сделать? Тебя надо носом ткнуть? И шел в магазин, стоял в очереди и страдал — не от очереди, а оттого, что мир расцентрирован. Нет устойчивой стабильной картины, а как в испорченном телевизоре: мелькает изображение, летит кадр за кадром — пропеллер, а не мир. Ни закона, ни системы, мир по сей день погружен в первичный хаос, и добыто из его руды еще очен^ мало чистых элементов истины. Ни одна теория не выдерживает нажима мысли. Рассыпается. И кончается тем, что, как написал какой-то писатель— Толстой, что ли, или Достоевский, кто-то умный, короче, — всякий мало-мальски задумавшийся человек неизбежно приходит к богу. Что же, не получается обойтись чистым механизмом мысли? Ёез этих уловок? Он покупал молоко и приходил к твердому выводу: все, надо браться и создавать модель мира — всеобъемлющую. Хватит ждать от других. Все осторожно двигаются по темному лабиринту на ощупь, не зная, куда повернет стена в следующий момент. Каждый ведь еще и привязан к рабочему месту и конкретности темы. Нужен другой путь — ясный, путь полета над этим чертовым лабиринтом — срерху, над его запутанными коридорами — по прямой, как самолет летит, презирая петли земных дорог. Нужен всеобщий закон всему — музыке и металлу, нужна революция представлений. Возвращался домой, был уже темный вечер, над улицей наклонились червяки пронзительных фонарей. Наклонились, и мнили себя покровителями земли, и не знали, что высоко у них над головой сияет ночное небесное Светило в апогее своей славы — полная луна. Она,-бы, луна, обошлась и без этих самозванцев, но она великодушно безмолвствовала и не вступала с ними в спор. Фонари были похожи на людей, а луна — на недосягаемую истину, и было Севе удивительно, как это люди живут без ответа на вопрос о природе вещей. Живут себе__щ нет им никакого дела до того, что жизнь теоретически невозможна. Сева мучился за них один. Ночью Лерочкин плач разбудит, Нина встанет перепеленать,' а Сева, пользуясь тем, что проснулся, немедленно начинает соображать: а может, красное смещение — вовсе не результат разбегания вселенной, а просто: свет теряет энергию в преодолении пространства и становится медленным, краснеет? Да и заснет. А утром сегодня он варил себе на завтрак яйца всмятку, включил репродуктор — там как раз объявляли погоду, погода была зимняя, и Сева немного утешился тем, что, худо-бедно, хоть каким-то правилам подчиняется этот научно-безысходный мир: времена года сменяют друг друга безошибочно и без запинки. Успокоиться бы на этом и нс лезть в подробности, в структуру, в эти элементарные составляющие: молекула-атом-позцтрон-электрон- антисигмаминусгиперон... При этом ронялись какие-то железные подставки и кастрюльные крышки, вода клокотала и выплескивалась с шипением на конфорку, а радио вещало — и тут в дверях кухни возникла опухшая от недосыпания Нина — ни одной ночи с рождения Леры она^ не спала как следует вид у нее на пороге был вполне взбешенный, Сева вздрогнул и произнес вслух последнее слово мысли: — ...антисигмаминусгиперон... Ее можно было понять, полыхание ее глаз, Сева и понял, он тотчас услышал вызывающий звук радио, которого до сей минуты не замечал. Он бросился и выключил. Но Нина, йидимо, не смогла вынести враждебности своей ко всему трму, что воплощалось в этом, слове — анти- сигмаминус... она как-то оскалилась, зубы обнажились совершенно по-волчьи, по-звериному, он и сам от себя не ожидал, яйцо', которое уже начал есть и держал в руке, а голова при этом машинально додумывала свою мысль: «Все-таки наука бессильна найти закон...» — разумеется, он не целясь, он совсем не для того, чтобы попасть в нее — 24