Сибирские огни, 1987, № 1

всюду приметы лада, но а душевной гармонии ему не удается .быть долго». «Автор шумно здоровается с деревней, но как-то забывает проститься. А непомерный юношеский восторг и наигранное богатырство выдают з нем залетного горожанина. Вопросы же читателю приходят сами и остаются без ответа». Согласитесь: читать книжку, написанную таким языком, где при всем желании нигде не обнаружишь «шелухи» штампов и банальностей,— истинное удовольствие, Это — в полном смысле увлекательная прогулка по саду поэзии; и не столь уж важно, что «гуляем» мы в данном случае не_по всему нашему огромному парку российской поэзии, а лишь по одному из ее «сквериков». Книжку «Пульс времени» А. Казаркин посвятил своим землякам, дав ей подзаголовок «Этюды о поэтах Кузбасса». В ней шесть небольших главок о шести наиболее известных на земле Кузнецкой поэтах. Причем это не традиционные (и, заметим в в скобках, уже порядком надоевшие) парадные литпортреты с непременным прослеживанием «от» и «до» всех этапов, всех периодов, рубежей и проч. удостоившихся такой чести. Это — именно этюды, где автор откровенно делится с нами своими сугубо личными, собственными впечатлениями о стихах того или иного поэта. Однако это личное восприятие нигде не переходит в субъективное, наоборот, автору удается благодаря такому .подходу открыть самое сокровенное в творчестве поэта, обозначить с предельной четкостью индивидуальный его облик. Особенно хороши, по-настоящему лиричны и проникновенны этюды о И. Киселеве, В. Баянове, Г. Юрове, чья поэзия, смело утверждает критик, в лучших своих проявлениях выходит далеко за рамки собственно «кузбасской», периферийной литературы. Нельзя не проникнуться чувством глубокой скорби и горького сожаления, когда читаешь главу о безвременно ушедшем из жизни Игоре Киселеве, которого А. Казаркин безбоязненно называет одним «из лучших, самобытнейших поэтов Сибири». «После его смерти,— продолжает сожалеть критик,— когда перечитываю стихи, нет- нет да и придут на память слова А. Блока: «Сознание того, что прекрасное было рядом, приходит слишком поздно». Читая эти строки, невольно вспоминаешь еще одного поэта-сибиряка Александра Кухно, который тоже лишь после своей преждевременной кончины был по достоинству оценен, получил всесоюзную известность. О подобного рода печальных явлениях, конечно же, надо говорить, и говорить открыто, в полный голос. И А. Казаркин делает воистину святое дело, когда, «мобилизуя» все свое умение писать о поэзии с блеском и вдохновением, доказывает, что лучшие стихи И. Киселева были действительно «магией слова», и слову этому долго еще суждено отзываться в сердцах истинных любителей поэзии. Этюд об Игоре Киселеве — он так и называется «Магия слова» — несомненно лучший, вершинный в книге А. Казаркина, и по этой вершине невольно меряешь остальные главы. Спору нет, и в других этюдах немало точных, метких суждений, интересных раздумий. Но порой складывает­ ся впечатление, что кое-где критик пытается выдать желаемое за действительное, пытается сказать о том или ином поэте нечто «величальное» (любимое слово А. Казаркина), в то время как сам предмет разговора не столь уж и значителен. Никто не спорит, и Е. Буравлев, и М. Небогатое, и В. Махалов сумели сказать свое, пусть негромкое слово в поэзии.. Но явлением, событием в нашей литературе ни один сборник, ни одна книга их не стали. Вот почему все попытки сделать из отдельных произведений этих поэтов нечто значительное, пропеть им «величальную» выглядят неестественными, натужными. Это сразу сказывается и на языке, где наряду с точными, выверенными оценками, нет-нет да встретишь неуклюжие, вымученные фразы вроде: «он стал первым прорабом в деле добычи словесной руды», «это, пожалуй, народно-трудовой горизонт понимания правды жизни», «счастлив поэт, способный писать просто, без хищного прищура профессионализма» и т. п. Мне кажется, А. Казаркин напрасно ушел от вопроса, который сам собой возникал по ходу его размышлений. Почему многие периферийные поэты, имея на своем счету по 8—10 стихотворных сборников, сумев не один раз издасться в Москве, войдя даже в различные антологии, так и остаются местными литературными достопримечательностями? Почему их известность, как правило, не выходит за пределы их «родного» издательского региона? Почему те щедрые похвалы и комплименты, на которые не скупится местная критика, критика всесоюзная почти никогда не повторяет? Разумеется, порой здесь имеет место и элементарное пренебрежение, снобизм (вспомним .историю с тем же И. Киселевым или с А. Кухно, а если копнуть поглубже, сразу приходят на память Н. Рубцов и А. Прасолов с их громкой посмертной славой). Но если смотреть шире, здесь мы сталкиваемся с очень сложной, больной проблемой, которую я бы рискнул обозначить так — резкое отставание нашего поэтического мышления от общественного сознания. Отсюда и тот самый пресловутый провинциализм, который проявляется и в повторении одних и тех же мотивов, и в пристрастии к «традиционным», а по сути набившим оскомину темам и проблемам, и в неумении (а быть может, в нежелании!) исполнять главное назначение поэта — говорить несказанное. И остается только искренне пожалеть, что А. Казаркин, зарекомендовавший себя тонким, проницательным знатоком и толкователем поэзии, ушел от такого разговора — хотя материала, поводов, примеров у него тут больше чем достаточно. В. ШАПОШНИКОВ Очерки истории хакасской советской лите­ ратуры. Хакасское отд. Красноярского кн. изд-ва, Абакан, 1985. Эта книга написана коллективом авторов — научных сотрудников сектора литературы Хакасского научно - исследовательского и Абаканского государственного педагогического институтов. В редакци173