Сибирские огни, 1987, № 1

Вторичность в поэтическом цехе Иркутска — явление неоднозначное, своего рода этикет поведения, правило, которому время от времени подчиняется то один, то другой, то третий. Ода«., желаія показать свою образованность, на свой лад пересказывают вычитанное из книжек; другие, рядясь в тогу пророков, повторяют то, что звучит ныне в газетных столбцах, в выступлениях наших главных прозаиков и отважных публицистов. Есть повторы и внутрицеховые. Так, риторические ходы Козлова нередко «родня по линии прямой» дидактике Горбунова; в свою очередь горбуновский «Завет» по-своему продолжают заповедальные строки Козлова: О Родине думай чаще, Чтоб чище душа была. Чтоб воля в крови звучащей До смерти не умерла. Чтоб силу твою питали Святые соки земли, Чтоб ноги в землю врастали, Чтоб крылья в небо росли. Та же прямая речь, та же назидательная интонация, разве что поданная несколько непривычно с помощью «звучащей крови». Козлова, в свою очередь, может продолжить Владимир Скиф, или Виктор Соколов, или только начинающий Леонид Лебедев... Использование этими поэтами одних и тех же приемов, одних и тех же смысловых и ритмических ходов, насыщение стиха одними словами — «родина», «кровь», «воля» и т. д. — мешают нам высмотреть «необщее выраженье» отдельного лица, в полной ясности расслышать главные ноты отдельной души, врачующей себя песнопением. Перекличка одного поэта с другим неиз. бежна, но перекличке этой необходима не идентичность мыслей и стиха, а диалектика настроений, голосовых тембров, поэтическая суверенность, иначе выходит, что внимаем мы не пророкам, а хоровому исполнению пророческих гимнов. Расстояние между первой и второй книгами Александра Гайдая огромно, исчисляется более чем в три десятилетия, и свидетельство этому не только даты под стихами, но и строй самих стихов, их тематическая направленность, тональность, настроения, род соображений и мыслей. Риторика Гайдая и близка той риторике, на которую сознательно идут нынешние поэты Иркутска, и, в то же время, далека от нее — безогляднее, мажорнее. Когда по дорогам военным На запад Россия идет, Я славлю стихом вдохновенным Крылатое слово «вперед». И «вдохновенный стих», и «крылатое слово», как и «легендарные дни», и «светлых вод стремительный порыв» — из поэтики отработанной, из того дня, что кардинально пересмотрен поколением новых стихотворцев. То, что вдохновляло Александра Гайдая, то, из-за чего он откладывал в сторону журналистский блокнот (Александр Иович почти три десятилетия проработал корреспондентом ТАСС по Иркутской области и Во­ 166 сточной Сибири), заставляет сегодня грустить музу Анатолия Горбунова и Василия Козлова. Индустриализация Сибири, которую воспел Александр Гайдай, не лучшим образом сказалась на жизни сибирских деревень, вынудила их жителей расстаться с веками налаженным бытом, вытолкнула в города, эаггопиів земли, некогда возделанные их дедами и прадедами... Из-за всего этого, после чтения книг Козлова, Реутского и Горбунова, читать Гайдая несколько странно: душа, откликнувшаяся на голоса современные, сопротивляется былому газетному оптимизму. Веди ж меня, мечта, с собою Вперед, за грань недальних лет, Туда, где в рокоте прибоя Ангарских ГЭ С сияет свет. Туда, где у речных вокзалов Швартуются вдоль сходен в ряд Суда, плывущие с Байкала В Игарку, в Мурманск, в Ленинград... Или —• Первый пуск, первый ток. Штурмовые бессонные ночи... Все исполнили в срок Проектант, инженер и рабочий. К сожалению, в книге «Расстояния» таких строк большинство и, как бы ни убеждал меня автор ее предисловия, кандидат филологических наук Р. И. Смирнов, в том, что «публицистичность многих стихотворений воспринимается прежде всего как выражение прямоты, четкости и открытости позиций «поэта», я не слышу ничего из перечисленного Р. И. Смирновым в той информации Гайдая, которая наверняка была к месту на газетной полосе и, за давностью времен, для читателя вообще, а для читателя поэзии в частности, безынтересна. Стихи тем и отличаются от информации, что пишутся не на злобу дня, а на злобу сердца. Возможно, Р. И. Смирнов укажет мне на «неподдельную» радость, угадываемую в гайдаевских информациях, но, при всем моем уважении к жизни, славно и честно прожитой Александром Иовичем Гайдаем, и к тем людям, о делах которых он писал, я не могу разделить излишне искусственный, бодряческий пафос его призывов: Так славься гордость в человеке, Его мечта, дерзанье, труд! Все в нашей власти —жизнь и реки У нас по-новому текут. В том-то и дело, что и реки текут по- новому, и живем мы по-новому, не столь радостно, как мечталось, когда шли к тому дню. в котором, «связав навечно берега, легла гигантская плотина, неколебима и строга». Лично мне ближе позиция Горбунова, что числит себя в родстве «с каждой травинкой»; ближе и к Козлову, которому почему- то страшно за соловья, что свищет «над планетой спящей, над вселенной всей». Я не против реализации наших грандиозных планов, я против того, чтобы относиться к ним бездумно-безоговорочно, и, используя приемы рекламы, «бодрить» стих дежурными восторгами, выраженными дежурными словами.