Сибирские огни, 1987, № 1

И средь твоих созвездий будет Братск самой яркою звездой. Своя архаика и у Стефамовіич — ее речь ближе дебютантам шестидесятых годов, нежели восьмидесятых. Верю в солнце, дожди и зори, верю в правду, добро и жизнь. В золотистые верю зерна колосящейся в поле ржи. Верю в реки, дубравы, рощи, верю,,, и т. д. и т. п. Горбунов же договаривает то, что было начато прокатившейся в семидесятые годы волной «тихой лирики». Или счастье отбилось от рук? Попуститься при нашей-то силе! Как же так, мужики, допустили. Чтобы чах незабудковый луг? Козлов, вольно или невольно, откликается волне сегодняшней, поднятой мистиче- ской строкой Ю . Кузнецова: «Лежал богатырь на земле, раскинув тяжелые руки, и чувство покоя и муки мерцало на светлом челе». Власенко живет и пишет без оглядки на кого-либо, хотя и у него есть указания на школу; он самый естественный из всех и, лишь на первый взгляд, кажется примитивным. Надо мной 'порывы ветра То теплы, то холодны. Я всего лишь только ветка У лесной моей страны. Летом радости не прячу, Солнцем бережно храним. Осень хлынет, лес заплачет И заплачу вместе с ним. Василий Козлов меняется— и потому, что этого требует возраст -(уже под сорок!), и потому, что желает этого. Его новая книга «Стихотворения» неровна: старые вещи, где исправленные построчно, где дополненные свеікими строфами, перемешаны с новыми, отличными от первых и по тону изложения, и по методу исполнения. Козлов разумен, логичен, спокоен: Коль родился на этой земле В это время и в этой стране. Хлебу радуйся на столе И холодному небу в окне. О родине думай чаще, Чтоб чище душа была. Чтоб воля в крови звучащей До смерти не умерла... Это логика гражданина, разум человека, прошедшего определенную жизненную школу, работающего привычно традиционно. Но есть и иное: логика профессионального стихотворца, учитывающего опыт предшественников. Из тех, кто более других смущает традиционную строфу Козлова, укажем на Юрия Кузнецова: «И синие руки из мертвой пучины все тянутся к горлу детины». «Синие руки» — из стихотворения «К старой сказке», лично для меня совершенно непонятного: «Аленушка братца поит из копытца: «Пей, братец, пей, ни о чем не жалей». Как молния — дурь от зеленого зелья Ударит в сознанье... Очнется с похмелья. Короткая память на миг прояснится: «По воле твоей утонула сестрица...» ' И эхо холодной водой озарится. Над черной озерной взбугрившейся кожей Иван ли стоит, на себя не похожнй? И губы застыли — не вымолвить слова: «А помнишь, как сына убил ты родного?..» Дальше — «синие руки» и рефрен: «Пей, братец, пей, ни о чем не жалей...» Если Козлов таким образом подключается к решению столь животрепещущего ныне вопроса, как повсеместная трезвость, то мне искренне жаль Аленушку и ее братца Иванушку, призванных в наши будни только за этим, если же Козлов имеет в виду что- то иное, то стоило бы потрудиться над строкой: она тяжела, перегружена мрачными эпитетами, от которых не столько страшно, сколько темно. «Темные места» в работе поэта естественны и необходимы — к ним с интересом возвращаешься в тех случаях, когда неизбежная их природа преодолевается всеми возможными средствами, вплоть до риторики. Здесь же, в стихотворении «К старой сказке», темнота — не более, чем замысел (Вампилов бы сказал — «умысел»). То же самое и в таких стихотворениях, как «Не надо на время пенять..», «Там, где взметнулся столб огня...» Не буду на них останавливаться, поскольку и на их строфы легла густая тень того же Ю. Кузнецова — хочу разобраться в том, что движет душой Козлова в мину- ‘ты вдохновений и творческих раздумий. Затихли звери к непогоде, Себя надеясь уберечь. Нр человек идет к природе: В руках ружье, в стволе — картечь. И надвигаются заводы На шум лесов, на русла рек. И ждет спасения природа В тебе, разумный человек. Вот вам и риторика — ничем не прикрытая, бесстрашная, призванная справиться с болью, как можно скорей перекричать ее. — Сколько можно нам в мальчиках быть?— Ты спросил и стакан отодвинул. — Сколько можно о времени ныть? — И ко мне сигареты придвинул. — Разве чужд нам родительский дом? Разве память травой зарастает? Оставляем дела на потом... А потом ничего не бывает. И здесь необходимая риторика! Читатель этих заметок наверняка обратил внимание на разнородность цитат, к которым я прибег: эклектичность письма Василия Козлова налицо. Дав своей книге ничего не определяющее название, он тем самым прикрылся от неизбежных вопросов: «О чем эта книга? Какова главная, сквозная мысль? Каковы важнейшие ее тона, звуки, оттенки?» Единой музыки в «Стихотворениях» нет; главной, сквозной мысли — тоже; есть стихотворения, написанные в разные годы, почти за двадцать лет работы, выполненные и безупречно, и небрежно. Будь я рожден в иные времена На берегах Куры или Евфрата, Я мог не знать, что где-то есть страна, Где кровью гражданина и солдата Укреплена Кремлевская стена 161