Сибирские огни, 1987, № 1

— Как в прошлый раз? — Лучше. Только вот пионеров не будет,—вздохнула симпатичная Агаркова. — Пионеров нам не разрешили. — Слава богу, наконец. — Ой, зачем же так? Это ведь красиво! И цветов разрешили только немножко... Нет, ничему не научились некоторые работники Стрежевского горкома за эти годы. Ничего не поняли и после апрельского (1985 г.) Пленума. Это я понял, когда начались прения после отчетного доклада. Гарипов говорил об ошибках, о том, что их надо исправлять, преодолевая стереотипы,— а выступления лились одно за другим, ровные и похожие своей безликостью. Доярка, каменщик, пилот, начальник промысла, фотограф из службы быта,— каждый по отдельности толково и интересно рассказывал о своих делах и проблемах, но это были выступления именно доярки, именно каменщика, именно пилота, а вовсе не делегатов п а р т и й н о й к о н ф е р е н ции. Все они как будто забыли о том, где находятся и зачем. Какой там, к черту, анализ дел! Вообще о работе городской парторганизации и горкомовского аппарата не было и речи. — Что происходит? — тоскливо подумал вслух шепотом сидевший рядом со мною милицейский подполковник с новенькой «Красной Звездой» на форменном мундире.— Что мы слушаем? Какие-то наказы избирателей... И только председатель Александровского райисполкома Юрий Битко, лишь за полгода до того пришедший на советскую работу из орготдела обкома, молодой руководитель и уверенный в своих силах человек,— только он, один из всех выступавших, имел смелость сказать хотя бы' часть горькой правды. — Аппарат нашего горкома систематически нарушает параграф седьмой Устава КПСС — о недопустимости подмены партийным руководством советских и хозяйственных руководителей. Больше того, компетентность работников аппарата, как правило, неглубока. Инструктор — основная рабочая единица — должен и н с т р у к т и р о в а т ь , а не инспектировать, у нас же все как рцз наоборот. Вместо партийной принципиальности и требовательности мы встречаем в горкоме хлесткость, а порой — и неуважение человеческого достоинства... Выступление Битко расшевелило зал, но не изменило общий ход конференции. Видно было, что режиссура сработает безукоризненно. Так оно и случилось: вяло выступали, вяло проголосовали, дав удовлетворительную оценку двухлетней работе горкома. По-настоящему же оценил эту работу лишь секретарь Томского обкома партии А. А. Поморов. Он сказал о формализме, в котором погрязла стрежевская парторганизация, о том, как тлетворнейшее это качество сказывается на организационной, политической, идеологической деятельности горкома. Думаю, что не было в зале ни одного человека, не ощутившего бы жгучей горечи от этих прямых и ясных слов. Неверные методы руководства, укоренившийся формализм... Обвинения куда как серьезные! Ведь если такого рода тенденции, действительно, существуют, они неминуемо во что-то да выльются. Не про­ шло месяца после конференции, как разразилась в стрежевских верхах первая гроза. Случилась некрасивая история, нанесшая немалый урон авторитету городского руководства. Вынужден был написать заявление об уходе «по собственному желанию», второй секретарь горкома Виктор Калюжный. И спользуя данную ему партией власть, он пытался скрыть правонарушения одного из хозяйственников. Дело дошло до того, что был фактически арестован уже печатавшийся номер городской газеты «Северная звезда» с коротким сообщением о неприглядных фактах; гаэета увидела свет после того, как заметку чем-то заменили. «Как вы смеете критиковать людей из горкомовской номенклатуры без согласования с нами?»— такова была аргументация зарвавшегося чиновника. Недооценка роли печати в нашем обществе — болезнь опасная, равно как и переоценка собственной роли. Попытка борьбы с гласностью вызвала в Стрежевом волну слухов. Вмешался обком партии, начашось расследование. Калюжный лег в кардиологическую лечебницу... Между прочим, Калюжный — это тот самый человек, чье мнение о рабкоре Николае Белоусе я приводил выше. Во всех отношениях приятный товарищ. Некогда спортивные формы тела округлились и обрели солидность; голубые глаза с поволокой смотрят мечтательно сквозь собеседника. А что Белоус? Узнав о случившемся, он искренне переживал. — А ведь каким хорошим парнем был! — сказрл он.— Проглядели... Тут, наверно, и моя вина есть; ведь видел же я, куда и как он развивается! Вот так, пожалеешь человека, вовремя не одернешь,— а ‘оно еще и хуже для него же. Куда и как развивался Калюжный, видел не только Белоус. Но, слишком спокойным, слишком благополучным стал город Стре- жевой! Пять тысяч подсобных «мичуринских» хозяйств, выросших за какие-то два — три года,— показатель сложный. По крайней мере, я не стану по этому поводу безоглядно рукоплескать. Почему я так подробно рассказываю о внутренних делах стрежевских коммунистов? Потому, что слишком большой выход вовне имеют эти дела, слишком многое от них зависит. Вспомним: Стрежевой — не просто город нефтяников, это город, с о з д а н н ы й р а д и н е ф т и и для тех, кто ее дает стране. Все, что здесь есть, принадлежит Миннефтепрому С С С Р или его подрядчикам. Промышленность — вся, сельское хозяйство — тоже (совхоз «Стре- жевской» это,, по сути дела, подсобное предприятие Стрежевского Н ГД У ), жилье ведомственное, как и транспорт; авиация— и та оплачивается «нефтедолларами». И ни одной нет в городе столовой или кафе, ни одной торговой точки, не входящей в систему ОРСа Томскнефти. Исключения невелики: школы — Минпроса, больницы — Минздрава. В ведении местного Совета только хлебозавод да комбинат спецобслуживания, по-старому — похоронное бюро. Ради нефти, для нефтяников... 149