Сибирские огни, 1987, № 1

ими брюхами. Он сам, тогда еще пацан и его ровесники чуть не визжали от восторга. В лодку попрыгали — и за разведчиками. Глядеть, как они бабахают. Да и что зевать — руками гребли даровой улов. Старики в недоумении качали головами, кое-кто поминал конец света, пришествие антихриста. Позднее, уже став рыбинспектором, узнал Титов, что после той разведочной операции уловы на реке в краткий срок сократились втрое. Да и то было удивительно, что еще сохранилась в Конде живность. Из научных источников известно, что при взрывах всплывает только тридцать процентов убитой рыбы. Остальная падает на дно. Значит, втрое больше ее погибло, чем было на виду. И те семьдесят процентов разлагались на грунте, заражая воду трупным ядом. Кто теперь отыщет тех «первопроходцев», тех «покорителей», в одночасье «поработивших вещественно и нравственно» и реку, и жителей ее многочисленных тогда поселков (рыбацких колхозов, лесопунктов), на глазах которых происходило узаконенное варварство? Разведчики — народ бродячий, временный. Иные уже наверняка где-нибудь в уютном южном городке пользуются всеми благами заслуженного отдыха, скрашенного к тому же толстой сберкнижкой, куда аккуратно поступали заработанные тяжким трудом на Севере круглые суммы. Да и найдешь, что толку: они ведь только исполняли приказ. А тот, кто отдал его, может, и не топчет уже эту грешную и прекрасную землю... На долю рыбы, что чудом не погибла от взрыва, выпали вскоре другие напасти, о которых уже шла речь: полилась в реку нефть с промыслов, буровой раствор. И пустели рыбацкиех поселки. Закрывались лесоучастки и леспромхозы, изведя постоянными перевыполнениями планов (ударно работали на нефтяников) ближние леса. Может показаться, что ломится автор в давно открытую дверь. Ведомственность столько раз предана была анафеме, что, вроде бы, и нет никакого резона произносить в ее адрес новые проклятия. Не согласен! Есть резон! Речь вот о чем. Не раз и не два мои коллеги (да и я тоже) упрекали ведомства за то, что каждое хочет быть «государством в государстве» — иметь в своем распоряжении полный набор жизненных благ: свой магазин, свою баню, котельную, столовую, автомашины и речные суда. Попытки обзавестись таким комплексом именовали мы нередко стремлением «к натуральному хозяйству». Так вот такая оценка кажется мне не хулой, но похвалой. Ведь «натуральное хозяйство» потому и натурально, что весь цикл переработки природного сырья, доведения его до конечного, годного к употреблению изделия брало оно на себя. Хозяйство, складывающееся при ведомственном освоении, походя на натуральное дурными своими чертами, лишено единственного (но и главного) его достоинства. Поэтому так спокойно губил Урай Концу. Поэтому не попытался пособить здеш­ ним колхозам и совхозам. Можно же было их поддержать, укрепить, добавить средств. Глядишь, и смогли бы в значительной части прокормить город. Ведь не так уж много ему требуется. И сегодня Урай — не мировая столица: живет в нем тридцать тысяч человек, а поначалу жило много меньше. Почему губилась кон- динская рыба? Почему и доныне всеми способами увиливает освоитель от того, чтобы использовать лес, который сводит? На мой взгляд, в том главная причина, что знал Урай: все ему потребное — и мясо, и рыбу, и лес — пришлют, доставят. А при такой уверенности и возникло полное его безразличие к месту, где гіы- рос. «Кондинский Ватикан» не особенно бы пострадал, даже если б превратил всю округу в самую настоящую пустыню, не оставил бы ничего: ни одного стебелька травы, ни одного дерева, ни одного животного. Он ставку на Конду ни в каком смысле не делал, ничего потребного себе получить отсюда не собирался. Так можно ли назвать такое хозяйство натуральным? Нет, оно как раз антинатурально, противоестественно. Однако, ведомства нефтегазового комплекса выглядят вампирами, сосущими край, только если принять систему ведомственного освоения как данность, как нечто неизбежное. А если рискнуть усомниться в этом, то ( получится, что эти же ведомства — не только супостаты, но и жертвы. Жертвы в том смысле, что им навязывали несвойственную им роль: осваивать край в целом. Это им явно не по плечу даже чисто в хозяйственном плане. А уж тем паче не способно ведомство создавать людям органическую, полнокровную жизнь. Счастье людское — столь сложное понятие, из такого великого множества компонентов состоит, что, дай-то бог, его усилиями всего мира сложить, уж ведомственные старания здесь явно тщетны. Из такого перекоса и рождается «неф- тецентризм», идея покорительства, наконец, выливается в вопль «нефть любой ценой», от которого страдает не , только весь край, все его традиционные отрасли, но нередко и сам рядовой нефтяник. Ведь вопль этот ведет к постоянным нарушениям все той же жизненной органики. Один пример достаточно привести — строительство жилья, которое, сколько про то ни было писано, отстает, а попросту — тоже приносится в жертву все тем же задачам увеличения добычи нефти. К примеру, посещение двух главных приобских нефтеградов: Нижневартовска и Сургута, оставляет противоречивое впечатление. Мне более всего запомнились они резким контрастом между громадным размахом современного , строительства (есть серии домов, что и в Москве еше смотрятся новинкой) и тысячами балков, скопища которых лепятся буквально у подножия бетонных гигантов. И строят балки не какие-то чудаки- индивидуалисты, но самые разные люди, по необходимости строят, по нужде, ибо негде им жить. Приезжает нужный специалист, мастер' — золотые руки, а жилье этому мастеру начальник может обещать лишь в весьма 135