Сибирские огни, 1987, № 1

Там, где он остановился, была яма квадратная, метров шесть на шесть. Сверху старик глядел на кривой черемушник, растущий из ямы, на живые кусты лебеды, на кизильники, в заветрии еще не утерявшие листву. Со стороны лога в яму вели два отверстия, этакие две норы, какие роют одичавшие собаки. Старик тихо сполз по затравенелому, перевитому корнями крутя- ку вниз, в густоту еловых и черемуховых зарослей, долго его не было там видно, потом совсем в стороне, слева, из норы выставилась его дубленая шапка. Старик лез, карабкался на четвереньках, выставляя вперед, по-птичьи, раздавленные ладони. По каменному срезу брызнула стайка крупных пауков, закачались они, обеспокоенные, в своих, тугих сетях. И сети и пауки были седыми, должно, очень старыми. Кругом в лесу и в поле жизнь , насекомых закатилась, а тут, в глухой яме, пауки продолжали вести охоту. Посередке ямы Александр Антонович отдыхал, лежа на животе. А когда сел, сухо откашлялся, лицо потемнело от влаги. Насекомые снова затаились, будто впали в оцепенение. На седых округленных спинах штришки-крестики. Старик поднял камень обеими руками, поднес к носу близко, понюхал. Пахло, конечно, вулканом. Камень вмещал в себя разные цвета: зеленый, красный, синий, оранжевый, черный — это был кусок лавы. Жидкая масса цветов пузырилась, кипела, и вот, затвердев, осталась пузырчато-взъерошенной. Куски лавы с кулак, с голову — они кругом валялись. Будто вулкан извергался где-то так близко, ну, вон, пожалуй, за тем лесным холмом, и сюда разбрызганную лаву забросило через лес, через холм. Старик, сидя, напряг шейные мускулы, отвел плечи назад, распрямляя спину, напружинил согнутые руки, с маху, с силой ударил камнем о камень. Раскололись оба камня. Подобрал он обломок, какой крупнее, и, потряхивая его в ладони, держал долго перед глазами. „ „ , Блеск сочный по всему слому, малахитово-бордовыи. это оыл сплав ноздреватого стекла с вкраплениями галечника. Кинув обломок себе в ноги, Александр Антонович привстал на колени складным ножом на шнурке принялся колупать стену над плечом справа. И там, где нагар осыпался, вдруг начинала обнажаться белизна извести. — Мой завод, — сказал старик, глубоко подавленный. Шапка с его головы сполза, зацепившись за сухую надломленную, в ржавом налете, ветку. За оттопыренный ворот пиджака упали скрюченные, тоже ржавые, листья, иные, что повлажнее, прилепились к затылку. _ Что? — легкомысленно спросил я, оставаясь наверху, сламывая сапогом стебель чернобыльника. Какой завод? Старик однако, был занят собой и не уловил бестактности моего вопроса. Подтвердил он сипло, почти не разжимая вялых, изжитых губ: — Мой завод. Яма: шесть или восемь шагов в одну#сторону, столько же в дру гую — завод! Завод? И кѵски-глыбы сплавленного узорного стекла — это просто обыкновенная порода, долго, годы, находящаяся в огне. Мужики-работники производили известь, яма гудела жаром, гудели жаром весь бугор и лог...Не мог я возбудить фантазию свою до того предела на котором все вот это вязалось бы каким-то краем с сегодняшней промышленностью города, и я жалел, что поехал сюда, потому как до этого в фан- газии ѵ меня вязалось, да, вязалось... Александр Антонович, без шапки, белый, все сидел среди черемушника Ощущение сильного гнета у старика было больше оттого, что вот