Сибирские огни, 1987, № 1

иин, к которому мужики-переселенцы ходили во двор по разной хозяйской нужде. Он уж не раз присматривался к Евдокииному парнишке, это она примечала. — Такое дело, — заговорил он с озабоченной сосредоточенностью и вместе с тем с каким-то тайным внутренним озарением. Понаблюдал за увертливым, в пестром толстом платке, парнишонкой, который лазил вокруг матери по засиневшему, в блестках и ноздреватинах, отверделому снегу. — У меня старуха совестливая, не обидит. Сам я непьющий. Вдвоем только и живем. Детей бог не дал. Дом большой. Приходи живи с малым-то. Ехать тебе некуда. Что тут чужие, что там. — Спасибо, дедуня,— откланялась Евдокия, поприжав к себе сына, и ушла в землянку. Как же ей от своих-то, деревенских, отставать? Бог с ним. Д а и какое для нее, крестьянской бабы, дело тут, в пригороде, будет? Мещанин угадал сомнения молодой женщины, приговорил: — Без работы быть не станешь. У нас со старухой хозяйство какое-никакое водится, знаешь. Помогать нам будешь. Платы не дам, а еды, что сами, то и тебе. Так и в одеже. Обиды не будет. И Евдокия согласилась. Подворье старика занимало без малого весь квартал; кроме притонов стояли две избы, амбар и высокая, по-белому, с окнами, баня. Настроил все это он сам еще когда был при силе. Тогда прокладывалась железная дорога с Урала на Дальний Восток, изловчился он через десятника попасть на выгодные работы, возил гравий, заработал хорошо, отложил копейку на черный день. И потом, хоть и не для кого было гнуться, не сиживал он без дела на завалинке. Об отложенной копейке старик сказал Евдокии не сразу, а уж лета через три иль четыре. Надумал он вместе со своей старухой оставить Евдокииному парнишке Александру все, что есть, и все, что еще скопить успеет. — Александра чтобы фамилию мою записал, Свистульхоновым звался,— диктовал старик первое свое условие.— И чтобы величался по мне, Антонычем, значит. Евдокия на такое еще пуще закрестилась: бог с вами, дедунь! Старик пошел в церковь и попа привел. Молодой попик, хоть и с бородкой, телом худ и лицо от поствований бледное. — Чего ж ты, матушка, чаду своему блага не усмотришь? — спросил попик голосом мягким и напевным. — Д а как же можно? Ить это...— запричитала Евдокия.— Господь- то, батюшка, что на это скажет? От своего отца дите рожденное, от него же, от родителя отступить... Сказано: отступивший от отца родного, отступит и от матери. — Отец у нас один, матушка,— господь бог,— попик искренне, с участием возвел глаза к потолку.— И еще сказано: не упусти родителя своего из души своей. А также и еще сказано: вскормивший младенца твоего есть второй родитель его. — Прости, батюшка. Старик Антон Свистульхонов до конца своих дней, надо сказать, не знал иной заботы, кроме как об устройстве выгодного ведения своего хозяйства: то вдруг менял коров, приобретал породистых и удойных, то начинал возами привозить из болотин красноталовые прутья и заставлял женщин, жену свою и Евдокию, плести корзины и таскать плетенки на рынок (это когда выпадал ягодный и грибной год), то логушки ладил осиновые и кедровые — их особо брали под мед>— то привозил в коробах серовато-белый камень, на который наткнулся в логу, когда ездил рубить прутья, и обжигал те камни во дворе, по кварталу клубился едкий дым, бабы со всего города шли с ведерками покупать известь. С фанатичной жаждой старик набрасывался на всякую работу — теперь, перед концом жизни, ему открылась цель, во имя чего и ради 115