Сибирские огни, 1987, № 1

настыла слизь. Ледышки зеленые, склизкие падают из теплых ноздрей на белую дорогу. А вон и город. Дощатые заборы завешаны куржаком. Бледно-синие столбы в низком небе над крышами. Это дымы. Из настывшего окна, отогнув занавеску, глядит выжидательно женщина. Лошади переходят в рысь. Они прядают ушами весело, отряхиваются от куржака. Знают, что им сейчас будет отдых, насыплют полные торбы овса. Дорога на городских улицах накатана, в колею хоть глядись, что твое зеркало. Возница тоже торопится, он тоже предвкушает приятность: обметет в сенях прутяным веником пимы, скинет тулуп, распояшется и в стеганке, расслабив верхнюю петлю, пройдет к столу... Дощатые, с аркой, с резными столбами, ворота. Лошади сами сворачивают. Хозяин в черной лоснящейся короткой собачьей дошке, молодой, сухопарый, в барашковой кубанке, выдвигает засов на воротах, разводит створы, делает он это с подпрыгом, почти бегом, кричит извозному: — Мороз-то бодрит! А? И подхватывает он переднюю лошадь под уздцы и так же бегом проводит в глубь двора, к приземистому сараю. Все так, как и в прежние разы. Известка сгружена. Извозный приглашен в дом, хлебает мясные, заплывшие сероватым костным жиром, щи, млеет от уюта, усталости, сытости, от хозяйских разговоров насчет того, что заработок ему, вознице, будет хороший, если он будет стараться и возить станет до конца зимника... История Александра Антоновича, впрочем, похожа на тысячи историй прошлого века. На Смоленщине, в деревне Блыхты, жил крестьянин, старшими из детей у него были три дочери, четвертым был сын Петр. Когда настало время Петру жениться, женил его отец на соседской Евдокии и отделил. В ту пору деревенские мужики, что побойчее, засобирались в Сибирь. Весны дождались, поехали люди. К первой партии пристал Петр с женой и малым дитем по имени Александр. Каменный Урал переехали, быструю реку вброд одолели. А как из реки на яр подниматься стали, поскользнулся Петр, под .копыта лошади угодил. Отлеживался с продавленной грудью он в телеге, Евдокия на ночь припарки из трав ему под рубаху: оклемался, ничего будто. А когда. поздней осенью мужики, чтобы подработать на хлеб да на овес, нанялись в тайге дорогу через болота гатить, он переусердствовал, таская бревна, тут-то его и свернуло. Слег на подосланную Евдокией ряднинку и уж не встал больше. Многоснежье и морозы переселенцы остановились пережидать в пригороде в наскоро налаженных землянках. Тут нанимались они возить дрова из лесу в чиновничьи конторы и дома, за что плату бра- ли-болыпе мукой, овсом да одежной ветошью. Переждали метельный, вьюжный февраль. Евдокия, блюдя обычай и родительские заветы, в день «Сорока сороков», настряпала сорок жаворонков из муки-мелкосейки, напекла и пошла вместе с малым своим, Александром, развешивать тех жаворонков по кустикам, по веточкам вокруг проталинки, наговаривая: «Жаворонки прилетели, на талиночку сели. Вы на поле летите, сиротам хлебушка нарастите...» Старик с широким, тугим, кирпично-красным лицом, одетый в долгополое суконное пальто, подошел и остановился над оврагом. Это был житель городской окраины Свистульхонов, справный и добрый меща- 114