Сибирские огни, 1987, № 1

Про хозяев говорю. Про то, что в ту пору... Хозяева-то настоящие... Помнишь их? — Чего еще? Кого это? Господь с тобой,— женщина удивленно и испуганно заоглядывалась. Она была хоть и пожилая, но не настолько, чтобы знать о столь давнем времени. В растерянность ее, однако, привело, пожалуй, не упоминание о каких-то хозяевах, а то, с какой решимостью вдруг начал к ней подступать старик. Он приподнялся с табурета и, согнувшись, тянул голову к женщине, делая вперед коротенькие шажки. — Хозяев, говорю... Это... Дом-то тебе от кого достался, а? Это... Помнишь? — От жека у нас дом. От кого же еще. От жека. По ордеру мы, как же,— женщина пятилась в неширокий проем между печью и шкафом, где был жестяной умывальник, похожий на задушенную и висящую вниз головой темную птицу. — Дом-то крепок, а? Вижу, тут вы, значит, славно... Хозяйский дом-то, оттого и крепок, — сипел старик. — Достался и живете... — Как же. Как же, крепок еще,— загораживалась ладонями хозяйка.— От жека мы, по ордеру. Долго еще простоит. Простоит... А его уж бульдозером собираются... Разве ж это по-хозяйски? — А-а,— старик как бы что-то вспомнил, отступил, невидяще шарил сзади себя табуретку, а когда сел, то выдохнул воздух из усохшей груди с каким-то глубоким нутряным клекотом. А женщина, воодушевившись, пошла в наступление: — Вот и разберитесь, если вы при службе. Разберитесь. На том квартале оставили и... на другом квартале оставили. А нам-то что? Там и бревна похудше, подопрели снизу. Все худшее, и оставили. У нас же* нисколько не подопрели. Звенит еще, когда стукнешь по бревну, вот сами пробуйте, — торопилась высказать женщина. — Разве же хозяин стал бы это делать? Такую постройку, крепкую еще, и бульдозером... — Ху-ух,— опять с клекотом выдохнул старик, он достал из пиджака платок и обтер взявшуюся испариной шею, болезненно зарозовевшую. Кстати, д!яде Саше в нашем доме квартиру дали после того, как его частный барачок на правобережье, где он жил все долгие годы с того давнего двадцать девятого, так же снесли, освобождая место для новой перестройки. Простились мы с хозяйкой, оставили избу не прежде, как отпили чай. Выходя в полусумрак сеней, старик гнулся и расставлял на стороны руки. Изба ниже сеней на две ступени, это значило, что сени пристроены позднее. А из сеней во двор еще две ступни, это говорило, что и сеням полвека с лишним. Со двора на улицу — снова ступени вверх. Оказывается, вот почему с улицы дом гляделся низким, а изнутри такой высокий. Пока мы были в доме, предвечерний двор будто гуще пропах ромашками и лебедой. Истина: то, что сначала кажется необязательным, не стоящим внимания, может оказаться тем бревнышком, без которого не достроишь избу. ^Вот мне теперь видится вовсе необязательным то, как добрая хозяйка заливала водой самовар, зачерпывая из белой фляги белым половником, а потом, кинув полотенце на плечо, доставала из настенного шкафа ребристые синеватые стаканы и, прежде чем наливать в них кипяток, неторопливо протирала их с внутренней стороны бах- ромистым концом полотенца; делать ей это, то есть протирать, проталкивая внутрь два пальца, доставляло приятность, потому как она не оставляла стакан прежде, чем натертое стекло начинало тонко, вкусно скрипеть. И как бы не нам, а сама себе рассказывала: — С людьми мы всегда по совести. К. хитростям не приучены. Оттого и, слава богу, не болеем. Разные хитрости они от злобства, а от злоб- ства тело портится, оно как ржа... 112