Сибирские огни, 1987, № 1

пасть ухнул от этого «ты», — значит, мечтал недостижимо, но не смел < просить о нем, как о посвящении в тайный орден молодости. Там' бесстрашно смеются, открывая природные целые зубы, там не знают уста- - лости, могут счастливо не спать ночами и любят даром, потому что больше не за что — там нет чинов,, и все пока еще равны между, собой — среДи головокружительных «ты». И его впустили. Рита знала толк, она умела наградить. Даром, понимаете, она награждала его даром— от щедрот юности, она ничего не просила у него, ей хотелось только удивлять — Прокопий, скажи честно, у тебя ведь даже в молодости не было такой, как я? — нет, вслух она этого не спросила, она только дала ему понять, ЧТО бывает на свете, попробовать дала от недоступного ему там, наверху. Молодость расточительна, она рассчитывает на луч- шёе будущее, и все, что имеет, кажется ей пустяком. Молодость легко отворачивается и забывает, освобождая сердце для нового. Рита дарила себя — чтоб помнил, чтоб голова у него кружилась. Она у него ничего не просила. Ради этого мстительного (им, богатым, сильным) удовольствия она пошла на риск — ведь Юрка наверняка догадался тогда, на банкете в ресторане, не зря же он. напился в первый раз тогда, а до этого и не пробовал по старой спортивной повадке. Видимо, догадался, только боялся судить ее, потому что для него всегда было загадкой: откуда это иной человек знает, КАК надо? Он был уверен в точности только тех своих поступков, которые диктовались безошибочным организмом: ну, там, голодный — ешь. Или когда задеты твои близкие интересы — это тоже всегда чувствуешь. Но вот как ориентироваться в тех случаях, когда не замешаны твои непосредственные выгоды? Юра еще удивлялся на Горыныча, что Горыныч ориентируется, и даже с уверенностью, тогда как он, Юрка, стоит столбом и не чувствует никакого своего отношения и никакой потребности вмешаться. «Ну откуда, — говорил Юра, — ты знаешь?» — «Так чувствую, — отвечал Горыныч.— • Ты, когда падаешь с десятого этажа, откуда знаешь, в какую сторону тебе лететь?» Вот насчет этого самого центра тяжести, который был у некоторых других, у Юры была невесомость. Поэтому он всегда оглядывался: как все — так и он. Сказал Путилин «настоящая женщина» — значит, так оно и есть. Только спросил: «У тебя есть подруги?» — и успокоился. Юрке нужен поводырь. Я буду его поводырем. Я ни черта не боюсь. Не робей, Юрка, за мной не пропадешь. А Прокопий — это .так, шутка, эксперимент. Забава сильного. Она тогда дала ему уйти, убежать, она почти смеялась, радостно воображая себе его будущее безумие — и как он будет бесплодно тосковать о ней, оставшейся в другом времени: он уходил, лучше сказать, удирал, как из сновидения, он столкнулся в коридоре с соседкой Ольгой, и ничего-то на ее бледном лице не отразилось — ни вмешательства, ни любопытства, такая она затюканная, Ольга. И Рита раскатисто (про себя) хохотала ему вдогонку. Она и фамилии-то его не знала. Фамилию она после узйала. Скрижа- лёв — редкая фамилия, не может быть совпадения, это он, именно он. «Его фамилия Скрижалев», — гласила записочка того назойливого дядьки, который ее замучил — заколебал, как теперь говорят. Она шла тогда по улице в воскресенье зимой в магазин, тащила за руку дочку. Ветер свистал, а эти непересекаемые улицы стали шире площадей, дома высятся наподобие пирамид— дома, облицованные какими-то голубенькими плит'очками, у них исподний вид, цвет нижнего белья — и эти громадные исподние дома образуют .ущелья, и ветрище свищет по простору, и солнце сквозит в просветы междомных промежутков и пересекать эти пространства впору на колеснице, и Рита, чтобы зря ’не ходить, спросила у встречного дяденьки с кефиром: «Простите, молоко есть в гастрономе?» А тот и обрадовался поговорить. «Вы знаете, молока нет, но... Вам повезло. А много вам надо молока?» — ^Да надо » __ пожала плечами. «Пойдемте со мной, у меня как раз в холодильнике лежит литровый пакет молока, я все думал, кому бы его отдать, я сам молока не пью». — «Это что же, мне идти к вам домой?» — изумилась Рита. «Да»,— дядька уже шагал без колебаний, и Рита этой уверен- 8