Сибирские огни, 1986, № 12
— Зачем? — с пересохшим горлом спросила Лукерья.— Забудете... до сентября. — Нет, не забуду. Я уже сейчас начинаю ждать вас, Луша... До сентября! Когда это будет! Целое лето!.. Очень хотелось верить странным словам этого почти незнакомого человека... За окнами обще жития лопотал мокрыми листьями старый тополь, в коридоре громко разговаривали, гремели ведрами. Лукерья накинула крючок на двери, чтобы никто не вошел, ей стало вдруг безотчетно горько. Зачем он был, этот день, если все кончилось, и вот опять общежитие, наглая комендантша, бесстыжие Зельма с Ольгой, которые снова обдурили ее. «Все хорошо, все к лучшему, — утешала себя Лукерья. — Ночью поезд, а после послезавтра — дома! Мама, Лебедь-речка, буду купать ся, убегу в бор, упаду среди ромашек!.. И Сергей Кузьмич! Милый, дорогой Сергей Кузьмич, если бы вы знали, как я соскучилась! В пер вый же день зайду и нарочно уведу на Лебедь-речку, пусть Надежда Аркадьевна сердится, будем говорить, говорить... Расскажу все, может быть, и про вчерашнее, только смешно расскажу, с юмором: заблуди лась в музее, как в лесу диком...». У нее полегчало на душе, она даже рассмеялась, увидев себя в зер кале шифоньера: чучело огородное! Лицо, плечи в кофтенке-безрукав к е— все заляпано известкой, на ушах, — чем не жемчуг!— засохшие белые капли. В дверь постучали: она, комендантша. У, гадина, ходит-бродит, сей час начнет укорять, указывать — не буду открывать, поторкается — уйдет. — Алиночка, это Инесса Андреевна! — Она! Только что за диво: ни когда по имени не звала, и голосок тоненький, непривычно сладкий. — Я не одна, Алиночка, приведи себя в порядок. Ну, показывай свои апартаменты. Да ты у меня ударница, Гусева, — полкомнаты! И чисто — настоящая мастерица, спасибо, хорошего тебе "жениха! — Комендант ша захихикала, обернулась к двери: — Ну, приглашай гостя. Знаком тебе этот молодой человек? Вижу, знаком. Сказал, пришел помочь те бе, я разрешила, и знаете что, ребятки? Я сварю вам по чашечке кофе! Борис Николаевич —такой молодец!—угадал мою слабость, раздобыл баночку растворимого.^ ...— Зачем вы пришли? —Лукерья закрывала руками заляпанное известкой лицо, плечи, она готова была разрыдаться: кофтенка вся в дырах, просвечивает насквозь, брюки, в заплатках на коленях и сза ди... Соседки-старшекурсницы, наверное, видели, и комендантша так мерзко хихикала, сплетни, пересуды, до деканата дойдет! Лукерья от прянула в глубь комнаты, с ужасом глядя на Бориса Николаевича, стоявшего в дверях с пакетом под мышкой.—Уходите... пожалуйста! Я же просила... Зачем вы пришли? — Правда, пришел помогать.— Борис Николаевич закрыл дверь, положил сверток на подоконник.— Буду белить комнату, вот даже ком бинезон захватил. И не стыдитесь, что заляпаны известкой, я ведь то же был сДудентом, приходилось белить, полы мыть, мебель таскать. Ну-с, я готов, с чего начнем, приказывайте. Я думаю, шифоньер в тот угол, а подмостки передвинем, и я начинаю. Он, и правда, умел хорошо белить, щетка так и летала по потолку, хвастал: я же маляр! Лукерье оставалось лишь помогатьоза известкой сбегать, за водой на кухню, помыть пол, окна. Работая, смеялись над пустяками, он очень смешно изображал комендантшу, ее писклявый го лосок, а Лукерья учила его на два голоса петь ужанихинские стра дания. Борис Николаевич рассказывал про свои путешествия, про люби мый город на берегу моря с белыми акациями на бульварах, с ратушей 85
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2