Сибирские огни, 1986, № 12

— Вы одеты лучше всех, Лушенька! Вы самая нарядная девушка в Ленинграде... «Люля-кебаб, антре, глясе» — какие-то не русские, непонятные сло­ ва, отпечатанные на машинке. Единственное, что Лукерья поняла,— «гречневая каша по-русски». Неужели, дивилась она, кашу можно ва­ рить как-то еще не по-русски? — Будьте хозяйкой, Лушенька, —- сказал Борис Николаевич. — Вы­ бирайте, заказывайте. «Хозяйкой!» — смутилась Лукерья. Эту загадочную «кашу по-рус­ ски» она и выбрала. И еще чай с лимоном, хотя здесь против него сто­ яла страшная цифра — тридцать четыре копейки! За чай!.. В маленьком ведерочке официант принес бутылку шампанского и что-то пупырчатое с листьями, похожее на проросший кочан. Сегодня в музее Лукерья видела такое на картинах, но не знала, как это называ­ ется. Оказалось — ананас. Борис Николаевич нарезал ананас круглыми ломтиками, запахло дыней и чем-то еще нездешним. На низенькой сцене заиграл оркестр, несколько пар пошли танцевать. Шампанского Лукерья не испугалась: оно походило на медовуху, сильно шибало в нос, но после второго бокала ей сделалось необыкновенно легко, и она смело положила руку на плечо пригласившему ее моряку-офицеру. Лу­ керья раскраснелась от быстрого вальса, от собственной дерзости и да­ же про свои красные сапожки забыла, ах, как пожалела, что не было на ней шпилек,— она пригласила бы сама Бориса Николаевича. — Я почти год живу в Ленинграде, а в настоящем дворце сегодня была первый раз, спасибо вам большое,— отдышавшись после танца, сказала она.— И настоящие картины видела первый раз. У Сергея Кузьмича тоже очень много картин, и Суриков, и Репин, и княжна Та­ раканова, вся изба увешана, только они не такие, как в музее, а в само­ дельных рамках. Сергей Кузьмич — мой учитель, он очень хороший че­ ловек. А я — только не смейтесь! — я же заблудилась в музее. Когда вы ушли, хожу, как в лесу, подумала, вы насовсем ушли, а потом уви­ дела на портрете ту женщину, княгиню. Господи, как все было краси­ во, музей такой огромный. Ладно, признаюсь, я и шампанское никогда не пила, видела, как Зельма с Эдиком пили. Эдик нарочно стрелял проб­ кой в потолок, и в ресторане сижу в первый раз, в кино, конечно, виде­ ла, и ананас! Про ананас я стихи знаю: «Ешь ананасы, рябчиков жуй», а какие они бывают, не знала, у нас, в Сибири, ананасы не растут... — Никто не знает, где они растут,— смеялся Борис Николаевич.— Рябчиков мы закажем, я их тоже никогда не пробовал. Давайте, Луша, выпьем за то, что было первый раз в жизни,^ и у меня, и у вас! Сегод­ ня день— не день, а какой-то долгий светлый праздник, я даже родной Ленинград будто впервые увидел. Толпа, дождь, знакомые улицы, толь­ ко все нарядно, празднично. И праздник этот подарили мне вы, Лу­ шенька! Поднимем бокалы за то, чтобы каждый день было что-нибудь первый раз в жизни! И завтра, и послезавтра! Знаете, что мы сделаем завтра? Грандиозная программа! Ленинград у ваших ног, Лушенька, праздник продолжается! Мы завтра пойдем снова куда глаза глядят, в зоопарк, в цирк, вы мне покажете ту храбрую утку, которая перево­ дила своих цыплят через улицу. Я приеду в общежитие очень рано, бу­ ду сидеть ва крыльце, ждать, когда вы проснетесь... _ Ой, не приезжайте! — испугалась Лукерья.— Пожалуйста, не приезжайте. Я завтра не могу, целый день не могу... _ Чхо случилось, Лушенька? Почему? Где вы будете? А ненадолго я могу приехать? На полчаса? Только глянуть на вас, чтобы поверить, что я не придумал вас, что вы есть на самом деле. На четверть часа... — Ни на сколько нельзя.-..— У Лукерьи слезы навернулись на гла­ за, почему-то стыдно было сказать правду. Комендантша сказала, комнату белить.„ 83