Сибирские огни, 1986, № 12

— К своему стыду не слышал.— Чуточку кокетства, но самого не­ винного. Лукавый взгляд сбоку, морщиночки на носу.— Волки, Луша, и теперь в Ужанихе воют? — Что вы! Давно трактористы всех перестреляли. Сейчас ночуй хоть в бору, хоть на Карачуновом болоте,— никто не тронет. — Карачуново болото? А зачем ночевать на Карачуновом болоте? — Там же покосы. Неохота ни свет ни заря вставать, вот и ночуешь в шалаше. Чтобы по росе побольше травы свалить. А то карасей в ста­ рице половить останешься, ранний на заре клев не прозевать. — Вы рыбачка, Луша? — У нас все женщины рыбачат, в войну научились. Гусей, диких уток, мама рассказывала, петлями добывали на озерах. В Ужанихе никто в войну с голоду не умирал. А по'луговому водополью женщины и теперь ходят с бреднем. Волосяной неводишко до сих пор цел, мама в войну связала, на повети лежит. Сойдет полая вода, утка на гнездо ся­ дет, соседки к матери: «Доставай, Петровна, своего кормильца, пошли в луга». Ужа, Лебедь-речка в половодье разольются, не луг — море синее, на корабле плыви. А скатится вода, в лывах-останцах, в баклу­ шах полным-полно гулевой рыбы: щука, сорога, окунь. Сейчас рыба­ чим больше мы, девчонки. Подоткнешь подол и тяни-упирайся! Двое за стояки-палки, а девочки поменьше кругом навстречу и по воде: шлеп! шлеп! — рыбу загоняют. Солнышко, вода блестит, верба цветет, жаворонок заливается, вьюха плачет, далеко-далеко журавель шагает... Юные рыбачки с бреднем! Бушуев остановился даже, ошалело глядя на Лукерью. Гибкие девичьи фигурки посреди голубого разлива, мо­ лодое полуобнаженное тело отражается в воде, золотые шары цвету­ щей вербы, ветер, напоенный запахом молодой травы! — Журавель! — растерянно сказал Бушуев, в глубине души пора­ жаясь невиданной своей удаче: разыскать на Невском это изумитель­ ное дитя природы, она и разговаривать еще по-деревенски не разучи­ л ась— журавель! Она! Она! Писать именно деревенскую, а не город­ скую девушйу — искренность, чистоту, доверчивость чисто детскую. Господи, да ведь она мне безумно нравится, только вот как удержать ее, мою Галатею, еще раз не отпугнуть какой-нибудь глупостью.— Как вы сказали, Лушенька? Лебедь-речка? Наверное, это очарователь­ ные омутки, лилии, кувшинки? И соловьи ночи напролет? — Соловьев нету, у нас зяблики. Они тоже красиво поют. И еще ва­ ракушки, зорянки. Знаете, что? Пойдемте! Я вам покажу чудо. Дикую утку с утятами. Своими глазами видела: через улицу желтышей пере­ водила. — Желтышей? Это значит маленьких, да? Никогда не видел, всю жизнь в Ленинграде прожил. Я, Лушенька, сгораю от любопытства поглядеть на утку с желтышами, но сегодня мы пойдем в другое ме­ сто. Знаете, куда? Дайте вашу руку, мы идем в гости к одной замеча­ тельной женщине, она будет нам рада. — Никуда я не пойду, какие еще гости! — испугалась Лукерья.—• До свиданья, мне в общежитие. А кто она... эта женщина. — Княгиня Зинаида Николаевна Юсупова... С мраморной руки Пушкина, стоявшего на площади Искусств, сте­ кала на пьедестал дождевая струйка; в распахнутые чугунные ворота шли люди, направляясь к двухэтажному дворцу с колоннами, порти­ ком, боковыми флигеляйи. Все вымыто дождем: скамейки, чаши фон­ тана, каменные львы на крыльце. За год жизни в Ленинграде Лукерья навидалась таких дворцов, но все- издали: войти во дворец всегда ро­ бела: у калитки либо милиционер ходит, либо толстый человек с золо­ тыми пуговицами сторожит. Фонтан во дворе, несмотря на дождь, работал и тоже выбивал в своей чаше пузыри-фонарики. У крыльца со львами мокла под дождем 80