Сибирские огни, 1986, № 12

Танечка целый месяц ходила молчаливая, похудела,— одни находи­ ли, что она подурнела даже, другие утверждали, что огорчения сдела­ ли ее еще интереснее, и первокурснику по-прежнему не сводили с нее влюбленных глаз. В лекциях молодого доцента, как всегда, звучал благородный пафос, романтическая страстность, а ближе к весне Тать­ яна Исаевна опять носила прелестные шелковые блузки. Она порыва­ лась, заметил Никонов, подойти к нему, заговорить, но он упорно дер­ жался настороже: эта женщина вызывала в нем предчувствие беды. Чугунов как в воду канул. Ходили слухи, будто он пытался осесть в Москве, неизвестно, чем хотел удивить ее. Удивить Москву ему не уда­ лось, и Алешка подался в Сибирь, то ли на Лену, то ли на Енисей ве­ ликий. А весной исчезла Надя. Приходила тетка, усатая, строгая женщи­ на, почему-то винила в исчезновении племянницы начальство и муж­ ским голосом выговаривала декану, заведующему читальным залом, даже вахтеру что-то іолго и строго внушала. ...Луна закатилась: в мастерской стало темно, сквозь стекло кры­ ши светили по-зимнему студеные чистые звезды. На селе прокрича­ ли первые петухи, но до рассвета было еще далеко. Никонову, так и не уснувшему возле камелька за вырезыванием чертиков, казалось, он снова за эту ночь прожил всю свою жизнь, и она представлялась ему похожей на давний, виденный в детстве часто повторявшийся сон. В глухом лесу он крадется за зверьком, а может, это птица,— что-то там неведомое затаилось в темноте. ЭТО уже близко, рядом, руку протя­ нуть и схватить, сейчас оно затрепещет в ладонях! Он собирается в комок, готовясь к прыжку, прыгает, но рука хватает пустоту. ЭТО опять ускользает и, хоронясь, подглядывает из темноты лукаво и пе­ чально. К горлу Никонова подкатывает ком,— неужто так будет всег­ да, всю жизнь?! Ему почудились шаги в саду. Никонов приоткрыл дверь, кто-то хо­ дил по алее. Надя! Услышав скрип двери, подбежала, повисла на шее. Она была в одной сорочке, босая, простоволосая. — Я проснулась, тебя нет... Сидела на крыльце плакала. Никонов подбросил в камелек, но Надя никак не могла согреться, унять дрожь, нервический стук зубов. — Ты куда шла? — спросил он. — Не знаю... На болоте есть глубокое озеро... Сережа, я гадкая, подлая, невезучая, вся жизнь моя проклятая. Мне бы давно уйти, но я боялась, трусила. Я виновата перед тобой, выслушай меня, я измучи­ лась. Я написала там... записку, что люблю тебя и всегда любила толь­ ко тебя... — Спасибо, Надюша. Я это знаю... Ах, как хотелось Никонову верить в это!.. 23 Расталкивая толпу, он почти бежал по Невскому, от него испуганно шарахались. Как она была одета? Бежевый плащ с капюшоном, сапож­ ки, а на голове что? Упустил, отпугнул — ворвался в кафе, яблоко су­ нул: купчишка грошовый! Она же не могла не убежать — и даже ка­ рандашом дирижировал! Она! Она! — жаром обдало. —Лицо, фигура, улыбка... Снова пошел дождь, над толпой поплыли зонтики, впереди мельк-- пул бежевый плащ. «Извините, мамаша, простите, девушки!..» Но в бе­ жевом плаще шла женщина с авоськой, на ногах стоптанные ботики. Вспомнил, ее зовут Лукерья — на ней плащ с поясом, он подчеркивает девичью гибкость фигуры, походка легкая, чем-то напоминает неспеш­ ный лет чайки... 76