Сибирские огни, 1986, № 12

— Как стерва, если йаписано: «Алексею Ч., тайне моей»? Неужто и эта любила тебя? — Любила? Эта гадина? Из-за нее меня с третьего курса выпер­ ли. Не заступись люди добрые, было бы хуже. — Поделом, наверное. А кто рядом с тобой, насупленный бе­ лобрысый? — Земляк. Серега Никонов. Святой человек. — У тебя, Алешка, то стерва, то святой. Пробьют тебе на Байкале непутевую твою башку, помяни мое слово, пробьют. И правильно сде­ лают. Стерва! Ради такой звезду с неба достал бы. Нахамил, поди? А за что исключили тебя? Помнится, в автобиографии ты писал: ушел по семейным обстоятельствам. — Не все ли равно теперь, Паша, дело давнее. А она, да не тара­ щись ты на нее, насквозь подлая бабенка, только лицо ангельское. •— Признайся: за пазуху полез, в морду получил? — Не гадай, Паша, не вороши старое. Зачем тебе знать, мало ли что у кого от анкеты спрятано? На Байкале никто анкет у меня не потребует. А за пазуху она меня не интересовала, у меня других было сколько угодно. Она преподаватель, доцент, эпоху Петра читала. — Что случилось-то? — А то, Паша, что забыл я в аудитории тетрадочку заветную со стиха­ ми, а она ее подобрала. Моими кропаниями она интересовалась, да и мной немножко, но так, в пределах дозволенного. В той тетрадке среди прочей дребедени была детская песенка. Вдруг ту песенку нача­ ли петь, хотя галиматья была ужасная, с похабщинкой, с похмелья за один присест написал. Не пели, орали безобразно, хоть святых выно­ си, само собой скандал, до декана дошло: кто автор? У меня душа в пятки, но помалкиваю. Все, может, и обошлось бы, но стерва эта с ангельским лицом в самый разгар розысков тетрадку мою отнесла, кому следует. — Зачем? — Песенка была посвящена ей, мы друзья были. Спасалась мною... «Вот оно что! —думал Рукавишников.—Что же это за песенка такая, если за нее исключили! Нет, за пустяки не исключат, и ведь скрыл же, скрыл! И как это мне в голову не приходило поинтересо­ ваться, какие такие «семейные обстоятельства» у студента-третьекурс- ника? Ловко же влез в душу, чуть не на второй день ко мне на «ты». Ре­ дактор, генерал бывший,— ито по имени-отчеству, а нахал этот — Паша! К Аньке с пошлыми комплиментами, у всех на глазах — поцелуйчи- ки — ручка, шейка: Аннушка, любовь моя!..— Рукавишников распалял себя, хотя на самом деле дружбы Чугунова сам долго и методично добивался, первый предложил выпить на брудершафт. Потом гордил­ ся: Чугунов — друг закадычный. Льстило, что на домашних танцуль­ ках Алешка приглашал Аньку на танго и вальсы, смешил ее, шушу­ кался по углам. Она и сегодня рвалась провожать «друга», истерику закатила: вы, вы, газетные мыши, замучили Алексея, он талант, а вам только и дела —штаны протирать! Не взял с собой ее на вокзал, воз­ держался и правильно сделал — слишком уж было бы: семья Рука­ вишниковых провожает на Байкал птицу перелетную. А вдруг и прав­ да: какой-нибудь «турецко-подданный»? Наплел-то, нагородил: все бро­ сай, газета — каторга, айда правду искать! Что еще за правда такая? С чем ее едят-кушают? Правды, видишь ли, ему не хватает. Нехорошо: знакомые видели, Горохов из облоно, Неверов из заготскота, к буфету подходили...» — : Куда ты заспешил? —удивился Чугунов.—Посидим еще. И не тряси своими пятерками, я плачу. — Пойду. В редакцию забежать, завтрашний номер прикинуть. Ну, прощай, непутевая твоя башка. Без руля и без ветрил она у тебя, но — люблю! И мерзавец немного, и шалопай великий, и погоришь с 61