Сибирские огни, 1986, № 12
— Опять врешь! — вскинулся Иван.— Я тебя наскрозь, мазурика, вижу! Прижалел он, видишь ли, девку: больно бедная старается! Моз ги ты Валюхе дуришь, вот что, лакомый кусок надыбал. Одна у тебя мечта, у хичника кудлатого. Тсуіько гляди, как бы тебя тут не причеса ли, не постригли наголо, не побрили под лысого. Отелло рассвирепело! — хохотали Толик с Игорем.— Погибнешь за красивые глаза, Алешка, хана твое дело. Налей еще чайку, хичник, может, последний день вместях чаевничаем. Иван, он свирепый, ножик у него, а может, и вилка есть... — Хватит иржать, никто рук марать не захотит. Пусть хоть завтра в кусты волокет, на мой век девок хватит. Подумаешь, красотка... ка баре... Ребята разулись, сушили у костра носки, давая отдых натружен ным ногам. Прибрав посуду, Чугунов подкинул в костер, искры за мельтешили в воздухе огненными мухами. Чугунов помалкивал, ста раясь не ввязываться в перебранку. — Непонятный все ж таки ты человек, Чугунов, темный, — никак не мог угомониться Иван.— Вот мы, геологи, рупь свой потный в горах вытаптываем, такая, значит, наша планида, а ты с какого боку-припе- ку в отряде? Ради какого интересу комаров кормишь, впятером с на ми в одной палатке гнешься? Ответь, только хоть раз не соври. — А я, Ваня, ворона сегодня видел. — Какого еще ворона? — Горного. Кружил он, кружил над горами, опустился на камень, целый день просидел, не шелохнулся. — Ну что? — Ничего. Черный такой. Как уголь. — Слышали? — торжествовал Иван.— Я же говорю: иртуть. Ворон! Ладно, а зачем ты весной купил борзую Лайлу? Трояки занимал, весь поселок обегал, часы продал? Загорелось ему, видишь ли, дорогую собаку! Тоже мне, прынц крови! А толку? На первой же охоте кину лась та Лайла за козой, сорвалась в щель и насмерть! Борзая в горах! Заиграл дорогую собаку! Ты и человека заиграть можешь, скажи честно, ведь можешь? — Нет, Иван, не про то ты хочешь спросить Алексея,— вмешался Игорь,— Лайла тут ни при чем, а при чем то, что гложет тебя ревность лютая. Никак ты не можешь понять, почему Валентина, невеста быв шая, бегает от тебя, как от чумы. Володе жаловалась: шпионишь, надоел, убить грозишься. Ты, Ваня, осатанел от ревности, вот цепля ешься к Алешке, думаешь, он виноват, что ты опротивел Валентине. Нет, Ваня, Алешка не виноват. Ты лучше глянь на себя в зеркало, ты же орангутанг, Ваня. Мурло дремучее, свирепое, бородищей заросло, шею ты не каждый день моешь. Ты же с дерева недавно слез, из джунглей — и прямо в женихи к хорошей девушке. Пойми, Ваня, не любят девушки орангутангов, а ты скучный, нудный человек, в марш руте с тобой тоска зеленая: дом с огородом куплю, на стиральную машину отложено, диван кожаный в зале поставлю. И Валентине дол донишь то же самое с утра до вечера, а девушке, поверь, дороже услы шать, что у нее глаза, как у дикой серны, чем про стиральную машину и диван твой поганый. Она, Валюха, расцвела, когда Алексей пришел в отряд, лучше готовить стала, песни целый день поет, а ты чем взял? Сдались ей твои бараньи кудри вместе с кожаным диваном под кожа ную задницу! Толик хлопнул Ивана по плечу: — А ты на дуэль вызови Чугунка! На ложках. Из-за дикой серны- — Дуэли не надо,— сказал Игорь.— За сегодняшнюю кашу мы тебе, Алеша, подарим Вальку. Как премию. От имени профкома... Ну, комедия ревности окончена, занавес. Начёли ложиться? Все на правый бок! Отче наш, иже если на небеси, молилась ли ты на ночь, Дездемона? Алешка-ключник, злой разлучник, расскажи что-нибудь на сон грядущий! И ври, сколько влезет, хоть про князя галицко 49
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2