Сибирские огни, 1986, № 12

сим к нашему шалашу, располагайтесь, как дома,— тараторила брига­ дирша и вдруг вполголоса спросила: — С Лариской хочете парой слов перекинуться? — С какой Лариской? —не понял Чугунов. — А вот это не надо, матросик, не стоит Красуле мозги пудрить. Тебя как зовут? Леша? Я же, Лешенька, глазастая, видела, как ты на Лариску с верхотуры своей зырился. Ей богу, прямо, как зверь, лев хищный. Можно это дело устроить, очень даже можно, не волнуй­ тесь: Красуля — ваша мама. Что у тебя в черепушечке? Чаек? Умни­ ца Леша-матросик, две, нет, так и быть три,— мне, Ларисочке — пачку. И за сахар спасибо, люблю сладкое, у твоей мамы сынок — зо­ лото. Колбасы, тушенки нету? И не надо, мы не голодные, и яблоко! И «Беломор»! «Беломор» обожаю, сама расцеловала бы тебя, да не гожусь, отстала на такие дела. А это что за фиги-миги? Сигары? Ну гость богатый, ну Садко-мореход! Одну забираю, Лариске —другую.. Чугунов даже возмутиться не успел, как таким же образом распре­ делено было все, что он принес, даже яблоко: что побольше, брига­ дирша забрала себе, а маленькое, похуже, с приторно-наглой улыбоч­ кой определила — «так и быть» —Ларисе. — Моей бы дочке такого жениха! —пряча содержимое паяльной лампы у себя за пазухой, хихикала бригадирша.—Только нет никакой дочки! Ну, лови удачу, матросик, а сделаешь вот как: спустишься в пустой трюм и стучи там погромче своими молотками, а я Ларису подошлю. Она будто в уборную пойдет, а Обратно спустится к тебе, принимай конфетку. Возьми-ка! — скомандовала она,'швыряя к ногам Чугунова телогрейку, на которой сидела. — Зачем? — удивился Чугунов. — Пол-то, миленочек, железный... — ...Садитесь, пожалуйста, я курю, а вы стоите. Вы немного потер­ пите. Покурю, отдохну, устала. Красуля сказала — полчаса. Спасибо за папиросу, она странная, не в бумагу завернута, а в табак. Я таких на воле не курила, вроде не крепкая, а голова закружилась, с утра ни разу не курила, все перед глазами плывет, шатается... — Зачем ты куришь? — спросил Чугунов, садясь на краешек те­ логрейки. — Еще на воле привыкла.—Лариса опустила глаза. Лицо ху­ денькое, кожа просвечивает, только конопушки крупные, детские да эти громадные бесхитростные глаза. Сейчас от табаку, наверное, они потемнели, подернулись туманом.— Я водку не могу и чифирь боюсь, от чифиря реветь начинаю, упаду на пол и бьюсь, как припадочная. Красуля меня связывает, под нары затолкает, пока не отойду. Господи, накурилась, шалава, все ходуном ходит, сапоги не могу снять.— Лари­ са захихикала, жалко улыбнулась Чугунову.—Помогите, пожалуйста, Алеша, вы как... любите? — Зачем... сапоги? —опешил Чугунов. — А как же в сапогах? —Лариса удивленно захлопала ресница­ ми.— Вам, наверное, по-другому нравится, так бы и сказали. — Сейчас же обуйся... дура,— процедил сквозь зубы Чугунов.— Ничего не надо... С чего ты взяла? — Красуля сказала, вы сахар принесли, папиросы... — Ну и что? Принес просто так. Тебе принес. — Просто так? —Лариса растерянно глянула на Чугунова.— З а ­ чем же вы в трюм меня затащили? Пришли зачем? — Думал, может, письмо надо написать. Бумагу, карандаш захва­ тил. Садись, пиши, а я отправлю. — Какое письмо? Кому? — Родителям, родным. — А что писать? Что капусту разгружала? В трюме с вольным 44