Сибирские огни, 1986, № 12
Обернулась и ее соседка, брызнули на Чугунова небесно-голубые глаза-васильки. Она, рыженькая, совсем еще девчонка лет двадцати с небольшим. Чугунов разглядел ее с мостика утром: тоненькая, пе репоясанная веревочкой телогрейка мешком свисает с плеч, сапоги хлюпают на ногах, она-то, господи, эта пичуга, как попала сюда, разгружает вместе с воровками капусту? Команду предупредили, женщины-заключенные, которых привели на теплоход, большей частью рецидивистки, мошенницы, наводчицы банд, есть даже убийцы. А этот заморыш, кого она могла обидеть, что украсть? Шея тонкая, ручонки слабые, большой вилок еле^ под нимает. Тварь какая-нибудь посадила, вроде Танечки Соловьевой, ре шил Чугунов, ах, почему тем поздним вечером давней ленинградской осени он не швырнул с Троицкого моста незабвенную свою приятель ницу в холодные волны Невы? Одной гадиной было бы на свете меньше... Впервые Чугунов так близко видел людей, вычеркнутых заживо из человеческой жизни. Очищаясь от нездоровых собратьев своих, об щество лечит их самым страшным лекарством — лишением свободы. Грубые некрасивые лица, хриплые голоса, откровенная похоть, с которой ощупывала его краснорожая коротышка, — печать преступно сти лежала на многих лицах, и вдруг рядом с этой базарной ша ландой, то и дело отпускавшей на одесском жаргоне очередную грязную пошлость, среди матерщины, ругани эта девчушка с широко распахнуты ми детскими глазами! Разыскать бы ту, кто тебя посадил, отхлестать по щекам — полю буйся, что ты наделала с человеком! С Танечкой Чугунов собирался непременно встретиться, хотелось поговорить, припомнить былое, но это — потом, потом! Он тысячу раз рисовал себе будущую встречу, лелеял самые изощренные подробности грядущей беседы... Чугунов не сомневался: у этой девушки тоже была своя Танечка- законница: исполнила свой «долг», и вот мается бедняга эта, мотает слезы на кулак! . Еще на утренней вахте Чугунов поймал на себе ее застенчиво-про сительный взгляд, и потом васильки-глаза целый день следили за ним из трюма, следили робко, по-детски исподлобья. Что она хотела от него? Может, письмо передать на волю, просто поговорить с вольным человеком, почти сверстником? Поговорить можно, и сделать что-то хотелось, но как встретиться? Вот он ходит, гремит по мостику сапо гами, сержант, начальник охраны,— стена каменная... Когда заключенных уводили на обед, девушка снова оглянулась через плечо, улыбнулась жалко, зазывно, и Чугунов решился: надо пробиться к трюмам, остаться с ней наедине. Только ведь не пустит, не разрешит сержант, об этом и заикаться не стоит — это Чугунов понял сразу, глянув на каменное лицо начальника охраны. Тогда и ро дилась версия с клюзами, посмеявшись, ребята одобрили затею, одна ко стармех Антоныч огорошил его вопросом: «Ты что же, с голыми ру ками на свидание собрался? Она же заключенная». Сбегали на кам буз, обшарили тумбочки верхней и нижней команды: четыре пачки индийского чаю, сахар, папиросы Чугунов уложил в отслужившую срок паяльную лампу, от себя стармех добавил две пахучие сигары- гаваны. — И чего же вы, брунетик, не идете? — масляно таращилась на него краснощекая коротышка.— Я на спину лягу, а вы птичкой спорх нете, я мягкая. — Веди себя прилично, Каталка!— одернула одесситку толстая бригадирша.—Добрый день, гражданин матрос! — Я не гражданин матрос, я вахтенный рулевой. — Очень приятно, гражданин матрос-рулевой! — расплылась в притворно-сладкой улыбке бригадирша.—- Будем знакомы: Красуля! Ой, извиняюсь,—Пахомова. Очень приятная компания, милости про 43
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2