Сибирские огни, 1986, № 12
— Ну вот это совсем уж напрасно, Евгений Леонидович: на мости ке, прямо как в полицейском участке,— молчать! хамло! Может, уда рите? Перчатку только наденьте. Впрочем, едва ли: обозвать, накри чать, застращать, а ударить — нет, это вам слабо. Вы же трус, Евгений Леонидович^ потому и кричите так громко. И команду вы запугали тоже из трусости, вы даже родного сына боитесь, вдруг Олежка дога дается, что грозность ваша тоже не от силы. Признаться, я много ду мал о вас, Евгений Леонидович, даже ночи не спал, очень мне вас жаль. Давно, в молодости еще, наверное, вас самого насмерть запуга ли, и с того давнего страха всю жизнь вы пугаете других. Не мог я вам не посочувствовать, не пожалеть: сидите вы в своей каюте, вечно один, всем чужой, нелюбимый. Признаться, мечтал я с вами подружиться, подойти и сказать: да улыбнитесь же, капитан, жизнь, ей богу,— слав ная штука, зачем из нее делать зверинец? Да разве к вам подсту пишься? Ладно, списывайте, лихой вы человек! Только зачем хлопо тать? Сам сойду, придем в Красноярск. — Нет, ты в Затоне сойдешь сегодня, через два часа. Олег! Разбу ди рулевого подвахты, а ты, обличитель, от вахтьі( отстраняешься. И чтобы ни на мостике, ни в рубке духа твоего не было. В вантах свистит ветер, табуны волн мчатся навстречу теплоходу. Разбившись о форштевень, волна белым смерчем вскидывается выше носовой мачты, на мгновение гасит носовой фонарь. Гулкий удар про катывается по всему судну. — А меня как же, пап? —слышится голос Олега. Он все еще стоит в своем углу, нервно курит.—Алексея отстранил, а меня оставил? Я ведь тоже разговаривал. По блату, значит, как родственника? Нехо рошо, пап, нечестно. Не хочу по блату, я отстраняюсь сам. И на берег сойду вместе с Алексеем. Чтобы не стыдно было глядеть команде в глаза. И про рулевых Ивлева и Кашкина доложу в пароходстве. Что в Дудинке они не в больницу с отравлением легли, а сбежали с «Ки нешмы». От тебя, пап, сбежали. В кадры пойду, доложу всю правду... Надо, пап, честно жить... Впереди огонек, но этот не мигает, он, кажется, уснул на воде. Іеплоход долго идет ему навстречу, огонек вырастает, поднимается над водой, вот он уже в окружении других — голубого, зеленого, крас ного. Слева по борту застреляла отмашка-мигалка': кто-то иДет навстре чу, но судна еще не видать. Черная громадина вдруг вырастает из реки рядом с рубкой, слышатся вздохи дизелей, проплывают круглые луны бортовых иллюминаторов, полощется на веревке белье, за кор мой вскипают из-под винтов буруны. Светает... Я страшен? Нет, ты шутишь! Я смешон... Остерегай вольность свою: очень легко стать рабом ближ- , него как раз. в тот момент, когда думаешь, что попал в ряды поборников свободы; помни, что истина сокрыта для челове чества и недоступна никому. Бей кошку — залает по-собачьи. Мудр тот, кто знает нужное, а не многое. Человек разумный —эка невидаль! Человек свободный — вот мечта! А. Ч. Ночью при свете луны выходили жечь тела друзей и брать ев, лежавших в поле; закалывали пленников над ними и с какими-то священными обрядами погружали младенцев в струи Дуная.„ — Стой! Назад! — Стою. А зачем назад? Мне на нос надо. 41
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2