Сибирские огни, 1986, № 12
журнальчиком «Человек и закон», откры тым на детективщике... Это монотонно-су матошное существование иногда прерыва ется рыбалками, преферансом по полкопей- ки, вылазками в ДК на спектакли или концерты: Галяміов долго решает мелкие производственные вопросы в углах фойе, последним входит в зал, усаживается рядом со счастливой женой на лучшие места и начинает сопеть. В антракте его будят». И тем не менее начальник ООТиЗа .Ана толий Кошкин делает из этого вывод прямо противоположный: «По-моему, именно та кие люди и отодвигают коммунизм». Галя- мовіу он не очень скромно противопоставля ет себя: «Я читал и Форда, и'Тэйлора, и Гастева, и Ерманского, и Файоля^ и Джилберта, и Попова, и Керженцева... и романы Кафки... И Сэмюэля Беккета с Арнольдом Беннетом не спутаю. Хотя есть даже литературоведы, которые их путают... Я и лектор общества «Знание» (да и руководитель этого общест ва, в масштабе треста)... и вице-президент клуба книголюбов... и в обществе охраны памятников истории и культуры работаю, и в Совет городского краеведческого музея вхожу... Вся эта многосложная общественная ра бота, конечно, времени требует. Но зато я не одеревенел, как тот же Галимое». Так вот, с точки зрения Галямова, лег кой жизни ищет именно Кошкин, убежден ный, что работать людям по десять часов «обязаны запрещать... Чтоб человек мог после работы и книжку почитать, и в са модеятельности сплясать, и в баскетбол сыграть, и на .родительское собрание схо дить, а не только пить, спать и смотреть телек». • Естественно, столь разные позиции, столь разные точки зрения просто не могут рано или поздно не прийти в столкновение. На лицо все предпосылки для интереснейшего разговора о разном отношении к жизни и, в частности, к работе. Но этого не происходит. Не происходит потому, что течение повести плавно свора чивает в удобную, проторенную колею: Весь конфликт исчерпывается единственной фра зой: Кошкин, в отличие от всего остально го руководства, убежден, что «бригадный подряд, как всякий прогрессивный метод, надо внедрять не ради внедрения, не ради отчетов о высоком охвате, а ради роста эффективности производства и качества продукции». Нетрудно заметить, что от «каноническо го» он отличается лишь незначительным уточнением: «просто внедрять — внедрять с толком». Настоящий же конфликт, заявленный в самом начале повести, столкновение харак теров, разного отношения к жизни, не по лучает развития. Не получают развития и сами характеры. И происходит это, видимо, потому, что автор сперва представил нам героев, наделив их темя или иными чертами характера, а потом втолкнул в железную схему старого конфликта. От этого многие черты при дальнейшем развитии сюжета оказались де у дел, более того, они «вы ломились» из характеров и испортили всю картину. Как ни странно, но к концу повести при ходится признать: книги всемирно извест ных авторов, которые в таком изобилии читал Кошкин, не оказали на него ни ма лейшего воздействия. Н. Курочкин уверяет, что его герой «смаковал» Марка Твена и Мелвилла. Томаса Манна, Пруста, Экзю пери. Но увы, ни классики, ни отцы модер низма не вызвали у героя никаких особых раздумий о смысле жизни или, наоборот, о бренности бытия и вообще не повлияли на строй его мышления. Не то Кошкин, как истый «технарь», глотал все это, не жуя, не то автор не учел, что прочитанные книги как-то, пусть даже самым незначи тельным образом, но все же сказываются на читателе, тем более опытном. Словом, не упомяни о-н названия всех этих книг, Кош кин остался бы просто Кошкиным. Впрочем, одна книга сыграла немало важную роль в развитии сюжета. И дело не в том, что подробно рассказанная исто рия погони за этой книгой куда достовер нее страниц, повествующих о круге кош- КИ'НСКОГО чтения, не в том даже, что именно эту книгу Кошкин штудировал усиленнее всего. Дело в том, что на ее строчках по строено все дальнейшее повествование: от конфликта Кошкина с начальством и по следовавшего увольнения до восстановле ния во всех правах. Книга эта — «Коммен тарий к Кодексу законов о труде РСФСР». Вот она-то и оказала самое непосредствен ное влияние как на инженера Анатолия Кошкина, так и на весь дальнейший сюжет. Ибо вся остальная часть повести посвяще на скрупулезному описанию того, как, какими методами, опираясь на какие параг рафы КЗоТа, отстаивал Кошкин свою правоту, доказывал незаконность увольне ния и выселения из ведомственной кварти ры. Это наименее интересные страницы по вести, потому что из области психологии конфликт .оказался переведенным в область чисто юридическую. О подобных произве дениях Ф. М. Достоевский когда-то заме тил, что весь их реализм «сводится на знание, куда какую просьбу нужно подать». «ЛЯ-МИНОРНЫИ КАДАНС», ИЛИ ПОДМЕНА ГЕРОЯ Л. Штуден в своей книге «Другие люди» рисует мир искусства. Герои его рассказов — студенты и преподаватели консервато рии, учащиеся и педагоги музыкального училища. Выглядят они под пером автора неприглядно — это серая масса, скучные люди с низменными интересами, сборище недоумков и циников. «Общаются» они между собой исключи тельно на студенческом жаргоне, причем, весь их лексикон исчерпывается нескольки ми десятками слов тийа «качумать», «ла жа», «кемарить». А если кто-нибудь из этой массы обращает свой взор на вещи, имеющие некоторое отношение к искусству, ничего хорошего из этих попыток не выхо дит. Вот как, к примеру, пересказывает один из них чеховскую драму, посмотрев ее «по телеку»: «Там три чувихи мечтают, в течение всей пьесы, уехать в Москву. Но так до занавеса никто не уехал». Оцепеневший от ужаса читатель не без основания ждет появления в этом болоте обещанных «других людей». И они появля ются. Жрецы святого искусства, они ра.с- 169
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2