Сибирские огни, 1986, № 12

торты, обоймы или поколения, не всегда оказывается продуктивным. Во-первых, поколение поколению рознь, а во-вторых, не эта ли широко распространенная прак­ тика невзыскательной критики привела к тому, что многие образованные люди, ранее не баловавшиеся творчеством, поче­ сав затылок, потянулись к перу со слова­ ми: «Эдак-то и я смогу!» Впрочем, углубляться в сложный вопрос отношений между поколениями, а также между классиками и современникам» мы не будем, хотя было бы очень интересно проследить, как изменялось само понятие интеллигенции, его социальное наполнение и, соответственно, отражение этого процес­ са в литературе. Но эта тема особого ис­ следования, а наша задача гораздо уже: посмотреть, как рисуют образ интеллигент­ ного современника молодые писатели. «То, что читателя интересует сюжет и факты действительности, несомненно,— писал недавно В. Конецкий,— но вполне можно допустить, что читателя интересуют еще, к примеру, мысли». На такое нередко возражают, что идея-де может быть раст­ ворена в подробностях быта, и нужно уметь извлекать ее оттуда. Спорить с этим никто не собирается, но все-таки нужно, во-первых, чтобы идея там была, а во-вторых, чтобы извлечь ее мог не только автор, но и читатель. Способность мыслить — это единствен­ ное, что отличает человека от животных. А для интеллигента мыслить — обязан­ ность. Здесь он и проявляется наиболее полно. Это та точка отсчета, та база, на которой стоит все остальное. И если литературный персонаж носит интеллигент­ ную профессию, автор может до бесконеч­ ности описывать его манеры, одежду, ду­ шевные склонности, даже иллюстрировать это эпизодами из жизни героя, но образ не будет создан до тех пор, пока читателю не станет ясно, что движет этим героем, как строй его мышления, миропонимание определяют его слова и поступки. К сожа­ лению, количество здесь переходит в каче­ ство далеко не всегда. ПРАВО НА ВЫБОР В. Курносенко частенько упрекали в том, что герои его рассказов слишком много рефлексируют, и, прямо скажем, упреки эти далеко не всегда были спра­ ведливыми. Бывают же в жизни ситуации, заставляющие крепко призадумываться. Именно такие ситуации и стремится поло­ жить В. Курносенко в основу сюжета сво­ их произведений. Например, врачу «скорой помощи» Ва­ силию Васильевичу Карякину из рассказа «Мальчик на полотенце» предложили по­ вышение. Есть над чем поразмыслить, не правда ли, даже если давно ждал этого? А Карякин к тому же ни о чем таком даже не думал, предложение его застало врасплох, а времени подумать дали сут­ ки, как раз срок одного дежурства. Вот он' и думает, тем более обстановка распо­ лагает — чем же заниматься, как не ду­ мать, пока машина едет на очередной вызов. Первым делом в голову лезут мысли вполне земные, идет примерка, так ска­ зать, новой должности. Соблазн велик: «Заведующий филиалом — это да! Это начальник. Люди, машины... Сила, власть. Ответственность, как любят говорить... я квартиру, может, побыстрее дадут, и ува­ жение...» И, в общем-то, надо бы согла­ шаться, многие наверняка так бы и посту­ пили, не стали больше и голову ломать, но Карякина останавливает то обстоятельство, что все преимущества — чисто материаль­ ного характера. А ему всегда больше всего хотелось «жить так, чтобы холодок в животе чувствовать». И здесь работа на «скорой», пожалуй, имеет свои преимуще­ ства. Тут-то и начинается работа мысли, по­ пытка расставить все на свои места: «Главное — понять субординацию ценно­ стей. Что главнее чего. Что за чем в этой лесенке следует. По ценности». «Когда вот мне в жизни лучше всего было?.. Когда осталась жива девочка та, в районе, кото­ рую я после операции выходил, когда Томка моя ко мне туда, в район, приеха­ ла, когда отец мой с матерью помирились. А не тогда же я счастлив был, когда телевизор мы купили или там пальто зимнее. Хоть и пальто, конечно, и телеви­ зору радовалась, но все равно, не так ведь?!» Конечно, не только эти мысли одолева­ ют Карякина, он ведь не арифмометр, а живой человек. Но судить о его интелли­ гентности можно именно по этим раздумь­ ям, по стремлению определить «субордина­ цию ценностей», задать самому себе глав­ ные вопросы и попытаться ответить на них. И что характерно, решает все эти вопросы он не абстрактно, не развлечения ради, а чтобы руководствоваться ими при решении вопросов частных, при вполне конкретных делах и поступках. Карякин убежден, что жить надо по справедливости. Справедливо, с чистой совестью, это для него и значит — счаст­ ливо. «Как же,— подумал я,— как же позволю себе то, Чего не позволяю ей? Это же будет не... справедливо!» Из этой- то основной установки и вытекают все остальные мысли и чувства Карякина. Он уже исключил себя из центра мира, пере­ стал считать пупом земли, наоборот, он очень внимателен к людям, не только к пациентам, но и к коллегам, вообще ко всем, у него повышенный, причем уважительный, интерес к миру: «В паузах тоже бывает интересно. Сидишь, слушаешь, треп идет, врачи, фельдшера, а то и шоферы от до­ мино оторвутся... У кого, что, когда. Слу­ шаешь, и общая картина жизни яснее, и место твое в ней легче как-то понять. А то все «мне», «меня», «мое»... Будто у мира только и задача выковать тебе счастье или несчастье. Только твоей таре­ лочкой с голубой каемочкой он и занят. Один вызов сменяется другим, и чем ближе к концу дежурство, тем крепче уверенность читателя в том, что ни в ка­ кие заведующие Карякин не пойдет, не тот он человек. И развязка нас ничуть не удивляет. Все решилось именно так, как и должно было решиться. И никакой натяжки в рассказе нет, поступок Карякина совершенно логич­ но вытекает из всех его рассуждений, из образа его мыслей. Решение остаться 165