Сибирские огни, 1986, № 12
ИСКУССТВО Владимир КУРНОСЕНКО ОН У НАС БЫЛ В школьном скверике толкаются пле чами два мальчика, а рядом стоят и наблюдают за ними три девочки (на вид седьмой-восьмой класс); и один из пацанов другому, вдруг: «Ну и рожа у тебя, Шар-р-равов!» — тем самым хрипло-рыкающим, единственным на свете голосом; и все мы, к девочки, и оба маль чика, и тридцатипятилетний мужик — я, с радостью, с ожидающей какой-то готов ностью, не называя ничего, улыбаемся. Почему? Одного стоматолога, видевшего Высоц кого в компании, я спросил: «Ну, а вооб- ще-то... как он?» — Аккуратный такой, — кивнул, поняв, стоматолог. — Очень за собою следит, глаженое все. — Ну а еще? — Еще?! Ну как тебе сказать. Пони маешь, видно, что он... ну, для народа... чтоб. И я тоже понял, о чем он. И все это в те времена, когда смерть его была еще впереди. ■ Помню поход на Приполярном Урале, перевал, и мы заблудились. Идем в ногу по снежному насту под шестидесятикило граммовыми нашими рюкзаками. Я отбе гаю ненадолго в сторону и снимаю мер ный этот шаг метров с тридцати кинока мерой «Рекорд», взятой в ателье проката. Ребята идут по белому снегу, фоном им скалы, вершины скал, тоже белые, и мне уже видно, предчувствуется, как хорошо должно получиться это на пленке. И вот, повторяю, мы заблудились, пошел дождь с крупным градом, от которого больно делалось голове, подул нехороший уже какой-то ветер, и мы — куда деваться — поставили на двух ружьях палатку за большим валуном, привалили края камуш ками и, забравшись внутрь, трахнули из белой полиэтиленовой фляжки граммов по тридцать теплого растекшегося по губам спирта. Потом мы немного подождали, а 150 потом двинулись дальше. Мы шли и кри чали, отворачиваясь, чтобы не захлебнуть ся встречным- неутихающим ветром: «А у дельфина взрезано брюхо винтом, выстре ла в спину не ожидает никто, на батарее нету снарядов уже-е, надо быстрее... на вира-же-е-е! Но парус...» И километра через три-четыре увидели речку, реденький приземистый лесок и тоненькую, едва за метную среди камней тропу. И ветер стих, а перевал, оказалось, был уже теперь на ми взят. И это была, конечно, неожидан ная победа-праздник, маленькая, ведь ни чего особенного не случилось, но мы-то, мы-То, выросшие в асфальтированных дво рах городские детки, этою маленькой на шей победой гордились. Дома мы прояви ли пленку, она, как и следовало ожидать, получилась некачественной: все плыло в белом каком-то киселе; но мы гоняли ее опять и опять под его же, Высоцкого, еще одну такую песню («Хватит, туман, твоя миссия кончилась...»), гоняли, и каж дый раз, когда шли снеговые вершины, а после мерный шаг людей и белый, чис тый, вполэкрана снег, мы затаивали ды хание от пронзительного, неведанного раньше счастья и терпели, вытерпливая, если пленка рвалась, и сзади раздавались из темноты чужие, трезво-скептические и р а з р у ш а ю щ и е «взрослые» голоса. Мы почувствовали, что тайная смычка песни, а вернее шедшего из магнитофонной приставки напряженно-страстного этого го лоса, с тремя идущими в шаг фигурами на горизонте, произошла. Мы вдруг по няли, зачем, для какой надобности ходи ли в тот полусумасшедший наш, без ком паса и карты, поход. Словно впервые по чуяли, что сверх столь необходимых жиз ни благоразумия и трезвости есть в ней и то, чего мы еще не умеем сегодня как следует назвать для себя, но что, действи тельно, на самом деле все-таки с у щ е с т в у е т на белом свете; то, от чего после, потом, спустя годы и годы, мы не захо тим, не пожелаем, быть может, отступить ся.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2