Сибирские огни, 1986, № 12
го острова и готовились к зачету, когда его однокурсник Колька Безруков (врож денный порок сердца) вдруг вскочил из- за стола и запустил учебником в свою то щенькую койку: — Кругом война, люди гибнут, а наши заботы — грамматика да синтаксис! Те бе не стыдно? Я лично встречным на ули це в глаза смотреть не могу... Володя тогда ничего не ответил другу. Потому что не знал, что сказать. Его са мого часто мучили подобные мысли. Ну, не взяли на фронт. Так шагай на завод — точи там снарядные гильзы «ли же выпекай хлеб, который сейчас поважней снарядов. Люди на улицах падают от истощения, замерзают в собственных домах, город обстреливается ежечасно, — и не свято татство ли в этих условиях углубляться в проблемы фонематем и метонимии, изу чать наследие Рабле и Данте? Потом понял: пока здесь будут жить и смеяться, любить и страдать Пушкин и Шекспир, Достоевский и “ Гете, — ленин градцы останутся сильны своим духом, и никакой блокаде их не задушить. И ото гревал пальцы дыханием, листал страни цы, перечитывая описания всех кругов Дантова ада. Правда, великий итальянец казался Володе наивным юношей с не очень-то богатой фантазией. Потому что ему там в своем пятнадцатом веке не прихо дилось вытаскивать покалеченных и обожженных людей из-под дымящихся обломков, не доводилось видеть, как посе реди улицы внезапно падал десятилетний мальчишка, все еще сжимая в мертвой руке уже ненужную хлебную карточку... Была какая-то жуткая противоестест венность в том, что в центре промерзше го насквозь, медленно умирающего горо да кто-то занимался тюркологией, состав лял новые справочники и словари, заду мывался над томиком стихов. На берегу замерзшей Невы, в здании двенадцати коллегий ректор университе та профессор А. А. Вознесенский читает лекцию. Сирена: очередной налет. Сту дент Наделяев поднимается в полупустой аудитории и мягко, но решительно обра щается к ректору: — Алексей Александрович, лекция кон чается. Все—вниз, дежурные — на крышу! Он был начальником местной противо воздушной обороны филфака, и нередко приходилось наблюдать такую картину: профессора — звезды отечественной лин гвистики, светила литературоведения — выстраивались в шеренгу, а второкурс ник Наделяев командовал им: — Андрей Андреевич, возьмите, пожа луйста, клещи и ведро с песком — и на крышу корпуса! А вам, Виталий Борисо вич, сегодня дёжурить в подвале... Пока другие укрывались от бомб в Петровских подвалах, Наделяев и другие студенты, не сумевшие прорваться на фронт (их было пятеро), хватали клеща ми гитлеровские «зажигалки» и швыряли в песок; грохоча, метались по старым кровлям, спеша погасить вспыхнувшие было стропила... Потом их осталось чет веро: Колька Безруков умер от истоще ния Потом еще один и еще. Володя ос тался один. Когда он с трудом взбирался на кры шу, у него оставался единственный — не помощник, конечно, но, во всяком слу чае, спутник: мрачного вида черный .кот. Он садился у ног начальника М.ПВО и заглядывал в глаза, преданно и тоскли во. Кот был тощий и еле живой, но все же там, под обвислой шкурой, еще теп лились какие-то остатки мяса. А мысль о мясе становилась все нестерпимей. Но кот казался Владимиру почти товарищем, и съесть его была ну просто невозможным. И однажды Володя, боясь не справиться с собой, замахнулся на своего нового приятеля: — А ну живо отсюда! Смотреть на те бя тошно! После дежурства вернулся в общежи тие — и одиночество стало вовсе нестер пимым: сама тишина, казалось, пропита- _ лась этим одиночеством — сиротским и безнадежным. Тогда он собрал нехитрое свое иму щество и навсегда покинул эту комна ту — когда-то любимую им, когда-то живую и шумную. Переселился прямиком на факультет, в фонетическую лаборато рию: здесь он и не мешал никому, и все материалы для учебы и работы — под рукой. А назавтра же вечером у него поя вился и сосед. Дверь открылась, на поро ге — доцент Будагов, специалист по ро манским языкам: — Вот такие дела, Владимир Михай лович: пока сегодня лекцию читал, мой дом разбомбили. Прямое попадание. Так что принимайте гостя. Рубен Александрович ко всем студен там обращался на вы и по имени-отчест ву. То ли оттого, что был немногим старше их, то ли — скорее — по причине ленин градской своей воспитанности. Потом к ним (тоже прямое попадание разрушило дом) перекочевала преподава тельница английского языка с маленькой дочкой, потом — кто-то еще... Теснились, выкраивая очередной уголок для вновь прибывшего, и смеялись: — Прямо как в сказке живем: «терем- теремок», а не лаборатория! Но места хватало всем, а главное — они располагали сказочным богатством: печ кой. И не какой-нибудь там жестянкой — «буржуйкой», а настоящей: кирпичной, покрытой старинными изразцами! Там, за железной дверкой, плясало бесшабашное пламя, даря им тепло и жизнь, и весело полыхали остатки Володиной библиотеки. Каждый вечер, когда ему не выпадало дежурить на крыше, Владимир выходил на' темную улицу и брел вдоль замерзшей Невы, чернеющей пробитыми ПОЛЫНЬЯ МИ — «водопроводом» блокадного Ленин- , града, — на набережную лейтенанта Шмидта. Там, в одной из квартир на вто ром , этаже, его уже ждали: — А, коллега пришел? Ну, тогда про шу за работу! — улыбался, встречая го стя, известный ученый китаист академик В. М. Алексеев. Володя проходил в его кабинет и са дился работать с огромной картотекой. Потом «тарелка» радиоприемника, чер ная, как ночь в затемненном городе, со общала очередную сводку — и старый академик по географическому атласу сле 143
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2