Сибирские огни, 1986, № 12
Он все время слушал их речь и записы вал в тетрадку, которую постоянно носил за поясом. Осваивать приходилось, ес тественно, только на слух. Так он впер вые — еще робко, неумело — прикоснулся к звучащему слову чужого языка. По не знанию где слово пополам разделял, где, наоборот, два — слитно писал. Долго не мог привыкнуть к полярному дню, все ворчал под нос: — Черт его знает, как они тут спят! И солнце все время, да еще и комары с гнусом — твари проклятые, никакого спасения! Возьмет заветную мусолеяную-перемуео- ленную тетрадку — и на берег недалекого озерка или речушки. Сидит и разбирает своя «шарады». Так или иначе, но язык освоил, к осени заговорил свободно. Да и вообще стал в кочевье своим. Впрочем, своим он оставал ся, пока не заводил в очередной раз речи о школе. Тогда оленеводы замыкались, молча отходили в сторону. Потом уж все тот же старик — автор незабвенного «пок лона власти» — нехотя признался ему: — У нас хоть школы не было, а слыша ли, что детей там бьют. Нет, не нужно нам такое. — Дак это же в старой школе били! При царском режиме! — горячился Воло д я .—А у нас — наша, народная. Разве не понятно? — Понятно-то понятно, — упрямо насу пился старик. — Да учитель ты молодой, горячий. Оки слушаться не станут или не поймут чего-то — ты их сгоряча колотить начнешь. А нам это ни к чему... Но постепенно молодой учитель приру чил темноглазых долганских ребятишек. Обучал их разным играм, показывал, как на бумаге нарисовать медведя, лису, оле ня. И незаметно на этом же бумажном листе, между хитрой лисьей мордочкой и быстрыми оленьими копытами начал выпи сывать первые буквы азбуки. Выписывать и разъяснять. А затем передавал свой ка рандаш в маленькие неумелые ручонки. Игры все чаще перерастали в уроки. Потом как-то само собой оленеводы со орудили «школу» — обтянутый шкурами и брезентом большой прямоугольный короб с печкой, двумя окнами и дверью. «Шко ла» опиралась на деревянные полозья, и шесть оленей катили ее по тундровой пус тыне вслед за всем стойбищем: выбьют олени весь ягель — и уходят дальше в тун дру. В этом нартенном чуме Владимир Ми хайлович учил двенадцать долганских ре бятишек, здесь же они и жили. Ночью, пока дети спали, он шел к себе за выцветшую, как северная волна, занавес ку и при неверном свете свечи цветными карандашами рисовал букварь. Наутро оче редной лист был готов, и ребята уже с не терпением ждали его, как, наверное, сегод няшние дети ждут новогоднего подарка от Деда Мороза. А через год школа перестала кочевать и перебазировалась в небольшой домик, оди ноко притулившийся на мысу у залива Сындасско в северной бухте Кожевникова. Когда-то этот сруб служил пристанищем для охотников-промысловиков, затем бывшее зимовье пригрело под своим кровом маленькую нефтепоисковую экспедицию. И вот сейчас этот скрипучий, Но надеж ный дом из вечного дерева — лиственницы приютил сразу их школу и факторию — небольшую лавчонку, где заготовляли оленьи шкуры, песца и другую пушнину и где торговали спичками, порохом, мукой. После «школы» на полозьях новые усло- ловия казались Владимиру поистине ко ролевскими: две комнаты и кухня! Роди тели оставили провиант для ребят и учи теля: рыбу, мясо, нежные оленьи языки. И разъехались по тундре. А старик Васи лий Чарду — тот, что не так давно про изнес крылатую фразу: «А учителя нам не надо!» — на прощанье вынул трубку изо рта, улыбнулся Володе ласково и хит ровато: — Ладно, учительствуй! Впрочем, слово «учитель» весьма не полно отражало круг его забот. Когда де ти устали от вечных сухарей и сушек, он сбил из глины первую в своей жизни печ ку. Сбил, трубу вывел на настил, сел на табуреточку напротив каменной красави цы: сидит и смотрит. — Чего засмотрелся? Не девка, чай! — вошел в дверь сосед — заведующий фак торией Вилисов. — Боюсь, Федор Степанович, — чест но признался Владимир, — затоплю ее — а она возьмет и развалится. Но Вилисов был мужик решительный — старый солдат, еще в первую империалис тическую ранения с инвалидностью зара ботал: — Не дрейфь, не развалится! А и разва лится — не беда: новую сложишь, покра ше прежней! И вот в очаге веселой рыжей лисицей запрыгал огонь, затараторил на бесша башном своем языке. — Ничего, добрая печка у тебя получи лась, — со знанием дела одобрил Вили сов.— Вишь, и тяга справная, дым весь в трубу уходит. Так что, выходит, молодец ты. Потом каждое _ воскресенье Наделяев устраивал праздник: замешивал тесто и выпекал в своей печке вкусный ржаной хлеб. Выходило ровно семь буханок: по одной на каждый день недели. Там, на Таймыре, Владимир стал не только учителем и нянькой, печником и хлебопеком, но и портным. Шил ДЛЯ ДЄ-- тей штаны и рубашки: сперва вручную, потом специально в Хатангу за швейной машинкой съездил. Когда взгромождал свой новенький «Зингер» на нарты, подо шел знакомый секретарь райисполкома: — Здоров, учитель! Или ты не учитель ствуешь уже? Гляжу — портным заделал ся? Однажды зимовавшие неподалеку гео- логи подарили им несколько комплектов белого мужского белья. Жена Вилисова по могла смастерить из нижних сорочек плать ица, и теперь девочки сидели в классе — словно стайка белых лебедей, залетевших сюда от мороза на огонь и тепло. А потом в тундру пришла корь. В их краях еще не знали этой болезни, и сей час она сразила сразу всех—и детей, и взро слых. Застигнутые бедой на кочевьях, ста рики умирали, взрослые не могли поднять ся. В классной комнате на расстеленных шкурах лежали дети — непривычно тихие, с потухшими глазами. Врача не было, 139
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2