Сибирские огни, 1986, № 12

Ракита поднялась ей навстречу, сунулась шелковой мордой в ладо­ ни. Птицы не стихали, Карачуново болото гремело торжественным бла-' говестом птичьих голосов. На той стороне болота по грудь в тумане паслась лошадь с боталом. Когда она опускала в туман голову, ботало гремело глухо, тупо, но, к чему-то прислушиваясь, лошадь снова поднимала голову, и ботало на­ чинало греметь ясно, чисто, звонко: «Длинь! Длинъ! Длинь!» Все, как год назад: угасающие над бором перья светозаров, звезды над головой, звезды в омутах речки, Сергей Кузьмич, восторженно называющий ее то ведьмой, то Лаурой... «Ночь тиха, пустыня внемлет богу». Его со слезой голос, читающий странное, неведомое: «Благословен и год, и день, и час, и та пора, и время, и мгновенье, и тот прекрасный край, и то селе­ нье...»— и она рядом, трепещущая от своей любви, от жадной сумас­ шедшей решимости... Самая горькая ее ночь, самая счастливая, полная безумных надежд, тогда она мечтала о городе, о просторном и прекрас­ ном мире! И вот все сбылось, вроде даже такое, о чем она тогда еще и мечтать не смела, не умела, но отчего, отнрго эти бессонные ночи здесь, дома, отчего так горько на душе? Она шла тропинкой, сама не зная, куда несут ее ноги. Лебедь-речка, клубясь туманами, дремала в густом окоеме тальников; в черноте ому­ та блеснула, пролившись золотой струей, отраженная звезда. Где-то совсем рядом, в кусте краснотала, бил-заливался молодой зяблик. Лу­ керья скинула платье и мокрым от слез лицом кинулась в темноту ому­ та. Она плескалась, ныряла, как большая рыба, шумным плеском заглу­ шая частые всхлипывания. Ей казалось, вода в Лебедь-речке сделалась соленой от ее слез. Лу­ керья плакала долго и безутешно, плакала, не зная, что эти слезы были последними девичьими слезами. Изливалась в них горечь уже отгорев­ ших детства и юности, но стучалось уже в сердце предчувствие еще не­ ведомых, страшных и притягательных тревог женщины, рождающейся на свет для того, чтобы любить, быть любимой, дарить счастье... Конец первой книги ♦