Сибирские огни, 1986, № 12

с нами, среди нас. Это и будет им общим памятником, о котором мечтал Гавриил Бессонов. Только не из камня мертвого, не из железных пруть­ ев — живая шумная роща посреди села. Не печаль погоста будет наве­ вать она, не черную мысль о тщете бытия земного, а радость, нетленный свет надежды. Вот как ваша матушка дарила людям надежду словом своим заветным. 32 Пелагея Сергеевна взяла на пятницу отгул, и вечером они с Лу­ керьей ушли на Карачуново болото: переночевавши на покосе, свалить по росе луговину у Кривой баклуши. Коз Анютку и Ракиту пригнали с собой: пусть на приволье попасутся, лишь на ночь привязали у шалаша. К обеду луговину скосили, в жару сгребли подсохший вчерашний укос, набралось восемь копен — на хороший стожок. Сено доброе: лисо­ хвост, тимофеевка, овсяница луговая. На ночь Лушка ставила корчажки, попало хорошо, поужинали щер- бой, да невеселый получился ужин. Сели молчком, встали молчком. Чувствует материнское сердце, неладно у дочери, а об чем ни спроси: все, мама, хорошо, на повышенную сдала, пятнадцать рублей прибавки. Ладно, стипендия — дело доброе, а вот радости в глазах почто мало? Дочь — девушка разумная, только скрытная, вся в отца, покойника, а вернулась из Ленинграда совсем чужая, будто не год из дому, а все де­ сять. В клуб на танцы, в кино — ни ногой, даже с соседом — учителем— здравствуйте, до свиданья, а ведь обмирала по Сергею Кузьмичу, от ма­ теринского глаза не скроешь. Веку мало, да горя много, вздыхала Пелагея Сергеевна, чует, чует сердце беду. Развешивала вещи Лукерьины, в кармане юбки — коро­ бочка желтая. Красивая коробка, открыла — бусы. Камень желтый, искрой на солнышке играет, серебряные висюлечки дрожат-позванива- ют. Захолонуло в груди: откуда, господи, дорогие бусы у дочери? На туфли еле сбились, овцу резать пришлось, да ведь туфли —дело неиз­ бежное, а тут безделица, а заплачено — страшно подумать! — сто пять­ десят. Аннушка, продавщица, сказала, что сто пятьдесят, торговала такими. Это же, господи, полторы тысячи старыми, костюм хороший, пальто с воротником песцовым! Не могло быть у Лукерьи таких денег, откуда им взяться, тогда что же выходит? А выходит — подарок от кого-то. Царица небесная, за здорово живешь такое не дарят... Горевала, даже плакала Пелагея Сергеевна, очень не хотела от­ пускать дочь в такую даль несусветную — Ленинград! — и Сергей Кузь­ мич отговаривал,, никого не послушала — ускакала, будто медом их, молодых, манят города. А что там путнего? Все из магазина, за все плати — легко ли? Кто поумнее из Лукерьиного класса, давно верну­ лись, девки замуж повыходили, которые родили уже. Село богатеет, работы, ее и дома невпроворот, доярки с лишком по двести зарабаты­ вают, и доят теперь не руками — машиной, в белых халатах со скоти­ ной управляются. Мучает Пелагею Сергеевну дума из-за этих бус, а расспросить все не получалось, ждала, дочь сама расскажет. Нет, молчит, а вдруг беда не за порогом, а на пороге уже? Ночь подступила к шалашу, но все еще играли над бором розовые перья светозаров. Пелагея Сергеевна ждала, когда Лукерья ляжет, поговорить не спеша, но дочь долго мыла посуду, купалась в озере, расчесывала на берегу волосы. Принесла охапку сена, легл'а нарѵжи. — Трудно, поди, учиться? — спросила Пелагея Сергеевна.— Беда сколь надо в голове держать,— книги... — Привыкла, мама. — Поближе от дому училась бы, привезла что, подмогнула бы. На сапоги теперь зимние сбиваться надо. 5 * 131