Сибирские огни, 1986, № 12

хинской степью. Белеет вдали не то водокачка, не то колокольня, озе­ ро сверкает в низине, а по дороге бежит запряженная в телегу ло­ шадь. Человека не видно, слышен лишь голос, девушка или молодая женщина сама себе поет что-то грустное, светлое. ' Машет крыльями, зависнув над полем, лунь, дорога поворачивает в хлеба, и вдруг Лукерье пришло в голову, что этой дорогой ездил Пушкин, ехала к нему Анна Керн! «Я не велик, но велико мое нечаян­ ное счастье, и это счастье ты, Лушенька!» — вспомнила она и покрас­ нела. — Давайте сегодня попросимся в гостиницу,— великодушно пред­ ложила она Бушуеву.— Вы вчера намучились в стогу. — Я спал, как убитый, не хочу в гостиницу,— запротестовал Бу­ шуев, обрадовавшись, что к нему обратились.— Пора искать стог: за той рощей начинается Святогорье. Мест в гостинице не оказалось, решено было попроситься на ночев­ ку в Бугрове, маленькой деревушке, прижавшейся к парку Михайлов­ ского. Однако с первой же попытки стало ясно: приезжие невыноси­ мо надоели бугринцам: уже у калитки их встречал страж на цепи, пресекавший всякую попытку общения с хозяевами. За мостом, по опушке парка, вьется дорога, этой дорогой возвра­ щалось в деревню разношерстное стадо — овцы, козы, коровы. По­ равнявшись с родной калиткой, буренки требовательным ревом вызы­ вали хозяек, женщины распахивали ворота, совали кормильцам ло- ' моть хлеба. Все, как в Ужанихе!.. И дома в деревне походили на ужанихинские избы, и это Лукерью удивляло. А где же «Деревня, где скучал Евгений, была прелестный уголок»? Где «здесь и там стада бродили по лугам»? Стадо гнала молодая женщина с дубинкой, понукая рогатых своих питомцев выра­ жениями, так же мало имеющими к изящной словесности отношение, как и те, коими оскорблял улицы Ужанихи цыган Гриша. Дивилась Лукерья: ведь рядом Пушкин, а тут коровы мычат, на крыльце ревет-надрывается щекастый толстяк без штанов, женщина подсела с подойником под буренку: «Стой, халява, угомонись, чего хвостищем-то размахалась». Задзинькали о подойник тугие струи. Деревенька ни бедна, ни богата: рядом с домом под железом о пя­ ти светах прячется за рябинами палисадника хатка под бархатно- Замшелым тесом. На зеленую темень парка единственным оконцем глядит покосившийся дом-улей. Не одно, видимо, десятилетие он ва­ лится, падает, ^ж е и окно, перекосившись, вылезает из наличников, и крыльцо висит в воздухе, но, как Пизанская башня, домик упорно сто­ ит, все никак не упадет. Где же пушкинское? — оглядывалась по сторонам Лукерья.— Гор­ шки на кольях тына, мужчина сапогом раздувает самовар, толстяк безо всякого перехода замолчал, задом слез с крыльца, схватил за уши поросенка, оседлал его,- поскакал. Оба визжат, один от радости, другой от оскорбленной гордости. — Не мучь поросенка, ирод! — кричит на всадника мать.— Щас по заднице наподдаю, казак... назад. Старушка на крыльце щиплет курицу, а чтобы не скучать, на всю мочь включила радио. Работая, следит за бурой козой, которая, встав на задние ноги, пытается дотянуться до подсолнуха, возвышающегося над плетнем. Дом, где их согласились, наконец, пустить на ночлег («Не пуш- шам!» — коротко отказывали им везде), был как раз тот самый одно­ глазый ветеран, падавший, наверное, еще со времен Ганнибалов, но сложенный из кондовой, прокаленной ветрами и солнцем сосны, мог простоять еще часть грядущего тысячелетия. — Денег не надо, — сказала хозяйка, полная, с распухшими нога­ ми женщина. — Дров попилите, поколете, сама не смогаю. Пила у хозяйки оказалась хорошая, и два березовых сутунка они распластали играючи. Колун однако Лукерья решительно отобрала у 114