Сибирские огни, 1986, № 11
чу неизвестной, всесильной- судьбе, которой было угодно распорядиться им, как заблагорассудится. Хватит ждать, он смотрел на огонь, лижущий синими языка ми мрачную пустоту, хватит. Иди буди своего Скаллера, своего кра савца, перевел взгляд на Капитолину,—скажи, что надо лететь. Пусть собирается. Немедленно собирается. Тащи его сюда. Объясни, что я нб могу ждать. Ты сможешь это объяснить? Ага, Капитолина вмиг подчинилась прихоти, Саниному капри зу. И теперь дело оставалось только за тем, чтобы пойти и притащить на аэродром Скаллера.—Ну, я пойду.—В ее тоне была какая-то скрытая власть над Скаллером, нерасторжимая уверенность и право сильного. Саня сначала тупо смотрел, как удаляется и тает в ночи эта круп ная женщина, затем тупо наблюдал, как теряет силу, чахнет костер, затем различил выплывающие из темноты призраки, опознав в них Скаллера и Капитолину. Скаллер исходил гневом: — Не было печали, черти накачали. Послал бог на мою голову подарочек. Состроил невинные глаза —бери его на борт. Мучает тоска, подавай вино, женщин. Посреди ночи ему требуется старая кляча, приспичило прогуляться с дамой, и, тут как тут, приводят за уздечку Георгия Скаллера, влазь в оглобли, мчись по поднебесной. — Георгий, ты же бог, а не старая кляча, ты все можешь,—с лукавой беспечностью подначивала Капитолина, ей были ведомы често любивые струны Скаллера, и она изощренно, тонко играла на них. — Георгий Скаллер —бог, но не частная лавочка. Но и у бога есть свой бог, таков закон вериг. Низший бог чтит высшего. Скаллер чтит Ревенко. Если не будет чтить, то и бога разжалуют как вышед шую в тираж старую куртизанку.—Скаллер играл словами, и играл не без удовольствия, это была необходимая разминка.—Эй, друг Фигаро, ты не желаешь, чтобы меня разжаловали, как куртизанку? — Кончай трепаться, Георгий. Надо лететь,—оборвала привыч ную болтовню Капитолина.—Нам надо лететь. — Кому —нам? —жестко и удивленно спросил Скаллер, он был не из людей, которых просто удивить, но сказанное Капитолиной под черкнуто обыденно «нам» вывело его из себя. И он недобро повторил: —Это кому —нам? И кому нужно? — Мне и Саньке.—Капитолина нарочито небрежно провела рукой по Саниному затылку, вбирая в ладонь и выпуская густые, жесткие волосы. Кто знает, что творилось в душе Скаллера, но он, высоко ценя свою персону, ни в грош не ставил собственную душу, разменявшись на красивые манеры, жесты, слова. Держался он стойко, небрежно скрестив на груди руки, ограждаясь высокомерной, снисходительной улыбкой. — Дорога длинная, дорога скатертью, летите... —в глазах порхну ли сквозняки.—Но прежде идите и валитесь на колени перед Ревенко. Вам, а не мне стоять на коленях. Будет его воля дать вертолет, Геор гий Скаллер к вашим услугам, нет —не обессудьте. Георгий Скаллер на отборном французском языке говорит: адью! — Изъела гордость, Георгий. Кого посылаешь стоять на коле нях? Подумай —кого... Мы тоже Гордые. Но ничего, постоим. Ревом изревусь перед твоим Ревенко, а вертолет выреву.—Капитолина отре шенно, зло развернулась на каблуках.—Идем, Санька... Саня хотел возразить, совсем совести нет, посреди ночи поднимать с постели человека, но не возразил, время ли взывать к совести, время ли играть в благородство. Он пошел покорно за Капитолиной, не на деясь на свою решимость, надеясь на решимость благоволящей ему женщины, которая точно стала искупительницей всех грехов женских и вымаливает за всех их пощаду, прощение. И за его жену! Каждый свой грех творит по отдельности, а вину сотворяет общую. 87
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2