Сибирские огни, 1986, № 11
почувствовать себя несчастным, как новые несчастья последуют вслед. Когда бы он остановился в терзаниях —неизвестно. Но Капитолина с бесовской бабьей проницательностью влезла в его мысли, если не прочитав, то угадав их. Ушел так ушел, чего каяться? Сразу не поняла, нельзя тебе оставаться. Но и одного тебя оставлять не хотела. В одиночестве и волк воет. — А за мной зачем выскочила? В чулочках. Сумасшедшая? — А ты не сумасшедший, посреди ночи, на холод. — Мне не привыкать. — И мне не привыкать. И злость, и благодарность к Капитолине враз умещались и ужи вались в Сане, но злость убывала, благодарность росла, и он подумал: «Не натворить бы каких глупостей, и вправду не обморозиться бы, а то слягу прямо здесь, не добравшись до дома». И снова Капитолина угадала его мысли. — Дождемся Гошку на аэродроме. Костер разведем. Промороженные, отсыревшие бревна чадили, дыма было больше, чем тепла. Но Капитолина, знавшая наизусть местное аэродромное хозяйство, раздобыла старое ведро, солярку, плеснула в огонь горю чей смеси, жадно потянулись синевато-оранжевые язычки пламени, согревая и опаляя. Огонь очищает, сближает людей. Раз выпало разделить судьбу с Капитолиной, он разделит. В эту ночь разделит и не будет йичего за гадывать наперед. Мутная волна неясного желания накатилась на Са ню, удивительно, но ему начинала нравиться эта крупная, чрезмерно проницательная женщина, несмотря на то, что он не любил крупных и проницательных. Но тут он ничего не мог поделать. Казалось, Капито лина впитывала и растворяла в себе всю его волю. Едва он подумал о том, что сейчас неплохо бы взбодриться, выпить водки, как Капитоли на откуда-то достала бутылку. — Хочешь выпить? — Хочу,— сказал Саня,—а ты? — С тобой хочу.—Капитолина ответила откровенно, и Саня при нял откровенность.—Выпей, и вспоминай жену. Вспоминай вслух. Вспоминай при мне. А я буду реветь. Ладно? — Тебе-то какая печаль? —удивился Саня.— С какой стати ре веть... — Веришь — нет, Санька, здесь, в тайге, я стала бесчувственной. Как машина. Меня нужно только завести. Заведут — я готова неделя ми мотаться по тайге, болит хребет, мучают женские болезни, не ною, не стону, не жалуюсь. Шуточки-прибауточки. Заведут —ночь сижу в камералке. Хочу спать, гудит в висках, а мне наплевать, что хочу спать, что ломит виски, будь моя воля: закопала бы образцы пород в землю и никогда их не касалась. Так нет, я заставляю вопить себя от восторга, когда эти камешки начинают намекать на месторождение. Заведут — и я готова жрать спирт, водку, консервы с кем придется: начальством, геологами, бичами, Гошкой Скаллером. Тыщу лет мне не надо ни водки, ни таких мужиков. Но я машина, меня завели. А тут меня никто не заводил, нутром, кожей почувствовала твою боль, горе. И буду реветь, и никто меня не остановит. Я взаправду жалею и тебя, и твою жену, и себя, всех жалею. Думаешь, я мучаюсь от жалости? Нет. Наслаждаюсь. Эта ночь досталась мне в наслажденье. С тобой я вспомнила, что я женщина. Бог мой, оказывается, я женщина, оказы вается, я не разучилась реветь, по-глупому, по-бабьи. Саня познал утрату. Познал измену. Познал безысходность. Он одолел утрату, измену и безысходность, одолел всепрощением, нена вистью, любовьдо. Теперь предстоит познать сострадание, разделить то, что неделимо, что принадлежит только ему: утрата, измена и безысход ность. Вынести ли ему новое испытание? Нужно немедленно прогнать эту крупную женщину, не видеть слезы, не слышать причитаний. 85
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2