Сибирские огни, 1986, № 11

Смотрю на фотографии: видны там родители враждующей четы. Они, войну в Берлине добивая, все сделали. Живи, ликуй, страна!.. Глядят, глядят, печали не скрывая, как в доме их детей идет война. * * * Не слесарит и не пашет. Мчит на «Волге» с ветерком. Ах, как лихо — время пляшет у него под каблуком. Весь в изысканном, загранном, на раб. люд глядит в тоске, говорит на очень странном, чуть понятном языке. Слышит шепот: «Этот может. Прелесть. Интеллектуал...»— в той конторе, где итожит, что купил, за что продал... Он для многих «милый», «близкий» не забудут никогда в наградные вставить списки и — ударников труда. Что иные! Кто-то, где-то ошибался и не свят. У него ж — чиста анкета. Руки чистые. И — взгляд. Продвигаясь в списке длинном, сможет он, не то что вы, стать почетным гражданином даже города Москвы. Вот и помните. И знайте! Поуняв ответов прыть, постарайтесь, угадайте, кто же это может быть! * * * Радость — громом все покрыв, громче свистов и разрывов, 6 новый шлягерный прорыв децибелов для дебилов! Понимая, жизнь одну удлинят мне так едва ли, отыскал я тишину: до конца не изорвали. В тишине той — голоса неподдельного искусства. Человечные глаза. Человеческие чувства. Даже тени, удлинясь, до последнего мгновенья тянут родственную связь от растения к растенью. * * * Тешился жизнью, как будто игрой. Шло и катилось. Время во всем соглашалось с тобой. Вот она — милость! Милость! Когда ты сопел о своем: «Мало и мало...» Время, тебе потакая во всем,— тоже играло. Ты привыкал, увлеченный игрой: будет — как было! Времени ж вдруг стал милее другой. И — позабыло. Жил беззаботно. Останешься с чем в новой-то роли: с горсткой забытых давно теорем, списанных в школе! Вспомнив начальственный голос лихой: — Как так, не светит, требую!..— крикнешь. — Да кто ты такой!— Время ответит. * * * Отцвело. Отстоялось. Потемнела река. Лишь рассветная алость, как и прежде,— легка.