Сибирские огни, 1986, № 11

характеру, общественному положению, прониклись взаимной симпа­ тией. Возьмут или не возьмут Саню на борт вертолета, речь и не зашла. Подразумевалось само собой. — Не с руки тебе, Александр, лететь со мной,— как бы извинялся Ревенко,— и туда надо, и сюда надо, служба такая... Ревенко неспроста в общих чертах объяснил ситуацию, и Саня уловил: в меру сил, возможностей он поможет, но гарантий, что вовремя успеет в областной центр, не дает, есть и свои дела, свои заботы, а пра­ ва отстраниться от них нет. Выбирать Сане было не из чего,— и то — хорошо! и то — спасибо! — есть возможность уцепиться за последний шанс. Чем обернется последний шанс: доберется — не доберется к сро­ ку до дома? Ни то, ни другое не исключалось, несмотря на то, что винт вертолета над его головой беспощадно сек, молотил воздух, при­ ближал к заветной цели. Саня вновь вспомнил о времени. По местному: семь двадцать. В запасе: двадцать пять часов сорок минут. За иллюминаторами, утопая в черном бездонном размыве, меркло пепельно-серое небо. Пустое, чер­ ное небо без добрых предзнаменований. Но он верил не небу, не на него молился, верил Ревенко, Скаллеру, молился на них. А что еще оставалось, как не молиться на благодетелей. В верто­ лете он по-настоящему ощутил бессилие. Теперь от него ничего не за­ висит, он в чужой воле, в чужих руках, только милость, снисхождение, жалость незнакомых людей могут выручить. А что он для них? Балласт. Лишний груз. Обуза. Нет ничего унизительнее и горше, чем сознавать бессилие и зависимость. Он привык рассчитывать и полагаться на са­ мого себя, привык, что другие люди рассчитывают и полагаются на него. Зависимость от других — невыносимая кабала и бесстыдство. Он спол­ на испил из чаши самоунижения. Грустной чаши. Сжался, ушел в себя, но локтями, коленями толкал, ужимал Ревенко, человека крупного, ши­ рококостного, которому и без того не хватало свободы, простора в тес­ ной кабине-клетушке «МИ-2». Глохла необъятная боль, подтачивали душу мелкие угрызения, сомнения. А ему не нужно угрызений, сомне­ ний, жить бы своей болью и бедой. Но... он на поводу. У людей, оказав­ ших милость, У времени, которое тоже вдруг решило оказать милость. Стрелки не летели по циферблату, подминая под себя сутки, часы, ми­ нуты, секунды, ползли медленно, вызывающе. Время насмехалось над Саниным бессилием, исключив его из борьбы, соперничества, теперь оно взяло передышку, скупо черпая из своей бездны жалкие минуты. Не­ много их вычерпалось до первой посадки. Сорок минут. Сане показа­ лось: за этот срок прожита большая, утомительная и ненужная жизнь. За считанные минуты позади сотни километров, но приблизился он к Та­ нечке или отдалился? Приблизился? Или отдалился? Сократить рас­ стояние— не означает стать ближе. Близость измеряется не простран­ ством, а духом. Дух слабел. Боль истачивалась. Распадалось связую­ щее звено между ним и Танечкой. Соединяющей нитью стала не его боль, жертвенность, воспрощение, а милость или немилость чужих, но всесильных людей: Скаллера, Ревенко. И он молился на них, с нена­ вистью к ним. И он молился на них, с любовью к ним. Вышли из вертолета. Ревенко и Скаллер шли твердо, сосредото­ ченно. Саню шатало. — Умотало-то, лица нет,— бросил Ревенко, но уже не вникая в Са­ нины переживания, отстраняясь от.них, не за тем он прилетел к под­ властным ему геологам, чтобы врачевать, успокаивать случайного попутчика. Саня понял: тут он лишний. Гошка Скаллер тоже понял: с этой минуты и он лишний, но он плевал, что сейчас не у дел, настанет и его час, когда без него Ревенко не обойдется. — Ну, друг Фигаро, прилетели,— Скаллер лихо сверкнул золоты­ ми зубами,— держись за меня, не пропадешь. Сегодня заночуешь в райских покоях. 7.5