Сибирские огни, 1986, № 11

Нехорошо усмехнулась Евгения Аркадьевна, гримасой красивое лицо обезображивая, губами вздергивая судорожно. — Вы еще и пророк, новоявленный Иеремия. Карами небесными грозите. — Не небесными. Человеческими, —поправил Петр Игнатьевич. , — Все равно пророк. — Всяк пророк, кого жизнь побила, исхлестала, исполосовала. По­ битому не только своя, но и чужая доля наперед известна. Жизнь одно­ му закону подчиняется: терпящему —стерпится, нетерпящему — воз­ дастся. Евгению Аркадьевну вконец доняли не столько слова, сколько дьявольское, ничем не поколебимое спокойствие старика, она без осо­ бого раздражения могла сносить его разглагольствования, но не хлад­ нокровие, позволяющее ему смотреть на нее свысока. Такого еще не было в ее жизни, чтоб кто-то позволял себе смотреть на нее сверху вниз. — Послушайте, я долго терпела, но всякому терпению наступает предел. Нет сил выслушивать ваше морализирование. Кто из нас тер­ пящий и кому стерпится? Кто из нас нетерпящий и кому воздастся? Я не понимаю этих слов и не хочу понимать. Мне понятно только то, что ваш сынок поступил как свинья, а к свиньям и свинское отношение. Вот и вся правда. Еще правда то, что не хочу знать ни вас, ни вашу дочь, и мне надоело вас терпеть в своем доме. Так что будьте добры, сделайте милость: уберитесь с моей квартиры и раз и навсегда забудь­ те сюда дорогу. — Выходит, от фамилии Полонских ты отреклась, а от квартиры не отреклась, —съязвил старик. — Чем еще попрекаете? —рассерженно, растерянно сказала Евге­ ния Аркадьевна. — Тем, что гонишь не со своей квартиры. Кто ее получил: ты или Вацлав? За кем она числится, за тобой или Вацлавом? — Не имеет значения. — Пока имеет. Пока Вацлав прописан здесь, пока не отвели ему два метра земли, я его гость, а не твой. И живу не на твоей, а на сынов­ ней стороне. — С чего вы взяли, что это его сторона, а не моя. — А с того, что в этой комнате в его память картица установле­ на,—Петр Игнатьевич показал на витраж, —и в память той женщины, с которой он прожил последние часы на белом свете и навсегда на тот перебрался. Евгения Аркадьевна невольно перевела взгляд на витраж. Злее, яростнее в вечернем освещении бесновались язычки пламени. Чище, пронзительнее исходил свет от переплетенных стволами берез. Ее ру­ ка, изображенная на витраже с обуглившейся спичкой, дрожала. Дро­ жала рука, не знающая, не ведающая пощады. Покачивался брильянт в золотой оправе, играя огненно-перламутровыми бликами. — От этой картинки сейчас не останется и мокрого места, — во­ скликнула Евгения Аркадьевна, схватила попавшуюся под руку мас­ сивную нефритовую пепельницу, инкрустированную медью, намере­ ваясь запустить ее в стекло. Но рука тут же опустилась. Ничего не мог­ ла поделать с собой, ей до умопомрачения нравился витраж. Выскочи­ ла из комнаты, еще не зная, что следует предпринять, но зная: что-то предпринять следует. На глаза попался телефон, машинально набрала номер гостиницы, где имел обыкновение останавливаться Зукарь, вы­ яснила, в каком номере он проживает. Присела на кровать. Передох­ нуть. Собраться с мыслями и силами. ВРЕМЯ ОТ ТАНЕЧКИ В аэровокзале, как в клети, томились тысячи людей. Четвертые сутки не взлетали и не приземлялись самолеты. Стоило ли пребывать в 68