Сибирские огни, 1986, № 11

Как они жили? Комнатушка в общежитии, иногда две койки в раз­ ных комнатах, номер в гостинице, за который, случалось, нечем платить, вокзалы, редакции, рестораны — какой-то угарный бег, и, если бы в этой круговерти Надя отстала, затерялась в толпе, Чугунов едва ли бы заме­ тил. Он в пять минут умел заводить знакомства, очаровывать мужчин, влюблять в себя женщин. Наде казалось, любая женщина побежала бы за ним, позови он ее, и стала бы такой же, как она, безответной тенью, стала бы сносить обиды, нелепые беспричинные вспышки. «Провинив­ шись»—Надя всегда чувствовала себя в чем-то виноватой, —снова и снова вымаливала ласку на час, на неделю, на одну ночь где-нибудь под звездами на палубе парового буксира, шлепающего по реке плицами гребных колес. Он посылал Надю занимать деньги у полузнакомых лю­ дей, называл ее Каштанкой (каштановые волосы), персидской княжной, сочинял про нее стыдные стихи и развлекал ими своих собутыльников. И вдруг —цветы, пылкое обожание: «Я без тебя —ноль, пустышка, грязь. Если ты бросишь меня, я сгину. Все, что я написал, — о тебе. Все, что напишу, —о тебе, для тебя». Это и было ее счастье, верить, что она ему нужна, без нее он не со­ вершит свой подвиг, и она готова была сносить все: капризы, ухажива­ ния у нее на глазах за другими женщинами, грубость, жестокость да­ ж е—детдомовская жизнь закалила ее, а любовь давала силы терпеть... С Чугуновым она не пила, пить стала потом, в Ленинграде, от безыс­ ходной тоски по нему, от горькой обиды на себя, что стала не нужна, надоела, оказалась бездарной... Одну обиду лишь Надя не могла простить, горькое это воспомина­ ние и теперь перехватывает дыхание. В каюте полузнакомого штурмана она задремала на кушетке и сквозь сон услышала Алешкин голос: «Да­ вай, друг, пользуйся, я ее сейчас разую. Можешь совсем забрать, она из тебя тоже героя сделает». - , . Вот как аукнулась ее детдомовская мечта о герое, которому она хо­ тела посвятить жизнь! Сергей догадался, о каком герое вспомнила она сегодня на веранде, у Нади похолодело в груди, когда она заметил^ тень, мелькнувшую по его лицу. Сергей даже улыбнулся, но как мучи­ тельно! Он сделал вид, что ничего не понял, и ужас, ужас —подлый этот удар в спину сегодня, когда им обоим было так хорошо! Герой? Вот он, ее герой, ее судьба, никого она не знает, не хочет знать, только ему, этому доброму деликатному человеку, принадлежит вся ее жизнь. Ему? А те страшные десять дней позапрошлогодней осени? Ах, если бы можно было вычеркнуть их, вырвать из памяти! Будь проклята Анто­ нина, приехала в Ужаниху, вызвала ее из интерната, начала, захлебы­ ваясь, рассказывать: в области проходит зональная конференция — по­ наехали молодые писатели из разных городов, даже из Москвы, и зна­ ешь, кто самая яркая среди них звезда, как ты думаешь, голубушка? Угадала, милок, твой Алешка-разбойник,. сама видела его фамилию в афишах, читала текст о нем в вечерней радиопередаче: молодой писа­ тель, сильный, смелый талант... Надю Антонина, как барышник лошадь,.со всех сторон оглядела, ощупала: дура будешь, с таким товаром загибаться в деревне, цену свою не знаешь, глянь на себя: все, как у девчонки, —гталия, грудь хо­ роша, свежа! Не упусти шанса, пользуйся моим горьким опытом. Я опоз­ дала, расшвыряла годы по мелочам, и голос уже не тот, и дикция — мо­ лодые с театральным образованием канарейки оттеснили, и теперь мое место — райцентр, районный радиоорганизатор —сводки погоды, надои, намолоты, поярки-доярки, герои-трактористы. А тебе в углу этом дрему­ чем чего ради торчать? Двадцати пяти нету, не будь дурехой, женское счастье —жар-птица, не схватишь— исчезло, улетело, испарилось, Алешку печатают в журналах, газетах, сама читала отрывок в «Вечер­ ке»—талант, он проклюнулся, стервец! А кому обязан? Тебе, страдали­ ца, не ты ли в те блаженные годы, когда у старика ютились, таскала ему из столовок гуляши, салаты, стирала кальсоны, была за мать, жену, 55