Сибирские огни, 1986, № 11
Теснит аюнскуго елочку лиственница, но жаль и ее: так хорошо взя лась, даже парочка крепеньких шишек темнеет среди шелковой хвои. Пилка? Совсем немного — пусть жизнь идет своим чередом, подчиняясь мудрым законам природы, не знающей жалости. Нет, не жалость нужна любой жизни, а простор, свобода... И, возвращаясь из райцентра, Нико нов издали, еще со Скопанцев, узнает среди крыш села зеленый остро вок своего парка. — Ну, что, дружок, все тоскуешь? —Никонов присел возле жерно ва розы-ругозы. Чем только он не баловал, не подкармливал своего друга! Тер кирпич, крошил яичную скорлупу, Жег до пепла кости, мешал все это в родниковой «текучей» воде, поливал «до краю солнышка» лунку на жернове. Весной кустик пошел было в рост, выбросил новые пятипалые листья-веточки, ощетинился новыми колючками, но вдруг остановился в росте, замер, так и простоял в печальном полузабытьи. — О море тоскуешь? О нерпах? О волнах? Что делать? Далеко нерпы, не бьет здесь о скалы прибойная волна — другое небо, другие звезды... А не смириться ли? Я вот смирился на жернове своем, живу без штормов, без грохота прибоя, не рвусь в драки, и мне хорошо!.. Не расцвела нынче роза-ругоза. Завязались было кувшинчики буто нов: Никонов, едва начинало брезжить, вскакивал, бежал к жернову, боясь пропустить первое цветение: ведь цветение — вхождение в здеш ний мир, родство с ним! Но бутоны так и не раскрылись, подсохли, один за другим опали. Не шумело море, не рвал веток соленый ветер, не садилось солнце в кипение волн... _Неужели соль бытия — шторм, победные клики? Неужели наступив ший на грудь поверженного, ликующий победитель —не самое отврати тельное зрелище, которого человек разумный должен стыдиться? Упое ние битвой? А тишина? А благоухание росного утра? А счастливый смех ребенка? Может быть, величайшее чудо, человечеству еще неведомое, чу до битвы без борьбы, сражений, кровавого пота побед!.. Никонов не стал заворачивать куст в теплое. Одолел же сахалин ский пришелец первую зиму, одолеет и вторую. Лишь прорыхлил почву в лунке, чтобы не порвало корешки морозом. В Ужанихе привыкли к саду Никонова. Дивились голубой аюнской ели, никто не видел такого дива в малолесье Кулунды: ужанихинский бор стоял один-одинешенек посреди степного безбрежья. Старый пред седатель колхоза Алексей Иванович, беседуя с Никоновым за рюмочкой на веранде, сказал: — Пять соток,—оно, конечно, земля, зато не свиньей в дому пах нет, а волей. Фронтовичка Таисья Никитична, бывавшая в Москве, вспомнила: — Видела, видела такие елочки —иней голубой. У стены Кремлев ской стоят... Прямой, тощий, дремуче заросший дед Андрей постучал в калитку, прошелся по саду, но не ель голубая, не карагач, гость южный, заинте ресовали его, а липки. Полдюжины лип-на удивление дружно взялись под южными окнами дома, нынче летом впервые выбросили зонтики бе ло-розовых цветов. — В Расеи пчела царский мед берет с липы, белый, — сказал дед Андрей. — Знатье бы, лет полета тому липков насажал, цвело бы та- перя... На краю Зипунихи нынче весной увидел Никонов новый, недавно срубленный дом. Кто-то из молодых женился, строился еще, но на ули це перед окошком кудрявился рядок молодых сосенок. Деревья были аккуратно побелены, огорожены от коз пряслицем. Может быть, по своей фантазии молодой хозяин посадил сосенки в память о молодом своем счастье, но хорошо, светло было у Никонова в тот день на душе. Только за этой радостью стоило уже ехать в Ужа- ниху!.. 46
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2