Сибирские огни, 1986, № 11

пристальным взглядом, —Лукерья осталась все той же дурой, что была в Ужанихе, но ничего сделать с собой не могла. Впрочем, она влюбля­ лась и в женщин-преподавательниц, и здесь, в Ленинграде, поняла, что в глубине души она отчаянная карьеристка. Рядовой гидролог с теодоли­ том и планкой на горбу — это лишь первая ступенька. Доктор наук — вот о чем она мечтала. Как Лидия Ивановна Ставская. И обязательно профессор! Только Лидия Ивановна уже старая, ей больше сорока, она курит и кашляет и говорит мужским голосом, а Лукерья станет профес­ сором еще молодой. Вот удивится Ужаниха: Лукерья Гусева, та самая Лушка, которую бодал козел Федька, — профессор!.. Все это, конечно, потом, а пока — господи, какие сши страшные, эти пять шагов до стола с билетами! Зачеты и контрольные — все у нее сдано, на семинарах выступала, и, если по гидрологии суши — пять, у нее повышенная! Лукерья размечталась о повышенной еще с прошлой осени: на обед — котлета, сахар каждый день, лишний килограмм мас­ л а—вот что такое повышенная! И в театр можно сходить, еще ни разу не была, и в Новгород съездить, не одной Олечке путешествовать, и в Павловский парк. И в Эрмитаже еще не была... Ах, если бы сбылось! Купить на радостях торт, принести в комнату, ешьте, девочки, угощаю, у меня повышенная. На Ольгу ей наплевать, а вот чтобы сытая, умная, счастливая Зельма посмотрела на нее с уваже­ нием, с завистью!.. — Переживаешь? Не тушуйся, я тебе пятак нагадал. Опять этот Валера! Подойдет, сморозит глупое, стоит таращится. Хорошо, хоть Ольга ускакала, съехидничала бы: «Твой рыцарь по ко­ ридору сапогами шлепает;». — Очень надо переживать? С чего ты взял? — Сидишь на окошке, ногой качаешь. — Ну и что, что качаю, тебе какое дело? — рассердилась Лукерья, —Я за тобой не подглядываю. — За мной подглядывать неинтересно. А за ней, значит, интересно! Вот так всегда, уставится, молчит или следом идет: сам себя телохранителем назначил. «Кто обидит, скажи. Понадоблюсь — буди в любое время ночи». Очень надо будить! А началось смешно и глупо: Лукерья шла с последнего сеанса, четверо парней, озорничая, начали приставать, может, не было бы ничего, Лукерья сама бы отбилась, но откуда ни возьмись — Валера. Зарычал, кинулся на парней, кого-то сбил, в кого-то вцепился, куча мала, крик, барахтанье. Парни, может, не Ва­ леры, милиции испугались, убежали, остался он один: нос в крови, воротник оторван, но машет кулаками, того и гляди вслед кинется. С этого случая и вообразил себя телохранителем: «буди в любое время ночи». — Зачем же будить? —смеялась Лукерья.— Спи на здоровье. Ростом Валера не вышел: если Лукерья в шпильках, он ей по пле­ чо, уши большие, на лбу вихорок светлый —вторая макушка. Лукерью всегда смешит эта макушка: петушок, петушок, золотой гребешок!.. Глаза по-петушиному круглые, отчаянные. Идет по коридору, прет на старшекурсников, никого не боится. И на версту несет от него дерев­ ней: руки большущие, на ногах сапоги-бахилы с подковками. Над Ва­ лерой смеются: «Мужичок с ноготок». Родом Валера из Белоруссии, в Ленинград приехал с обернутой в мешковину пилой: по воскресеньям ездит пилить дрова дачникам за картошку. — Ты куда сегодня после экзаменов? — пиджак Валеры будто с младшего брата, рукава чуть не по локоть, но в кармашке, как у мод­ ников институтских,—уголок платочка. — По государственным делам,—усмехнулась Лукерья,—А ты, наверное, в ресторан? Хочешь меня пригласить? ■— В ресторан —нет, я рестораны презираю. В кино —можно. 39