Сибирские огни, 1986, № 11
колбасы, проходила мимо лотков с пирожками, не оглядываясь,— пят надцать копеек! Потом! Потом! После Гостиного она устроит себе пир! На все, что останется,— тарелку лапши с маслом, молоком и две котлеты! А зав тра можно снова сесть «на мыло». «На мыло», то есть на ливерную колбасу, Лукерья садилась дней за десять до стипендии. Когда не только «мыла», не оставалось даже кусочка сахару, выручала картошка, и все бы ничего, но пустой желу док напоминает о себе противным бурчанием. Лукерья сгорала со сты да, когда на нее оглядывались на лекциях, и пересаживалась на пер вые ряды, куда никто не любил садиться. И, заслушавшись, забывала про голод, про все на свете, радуясь, что не ошиблась и выбрала гидрологию. Науку о самом прекрасном на земле —о реках и речках, родниках и ручьях, об озерах и лесных дре мучих болотах. О воде, в небесах плывущей и в преисподней грохочу щей, о воде грозовой, сокрушительной, животворящей, о воде, матери всего сущего...' ОН не гидролог. ОН совсем из другого мира. ОН из мира вот этих старинных дворцов. Может быть, ОН в Ленинграде живет не всегда, но если бы ОН встретился ей здесь, в толпе на Невском, она узнала бы его среди тысяч людей... 16 Литейный... Лукерья нарочно не спешила — до Гостиного рукой подать. По Аничкову мосту с конями шагала тоненькая девушка в чем-то кожаном: юбка и курточка — все вместе, что-то вроде комбинезо на. Кожа плотно облегает гибкое тело, двигаются ягодицы и лопатки, и вся фигура девушки, облитая кожей, будто голая, как у коней на мосту. Вдлинных пальцах длинная папироска, окутываясь дымком, де вушка щурится встречным. По краям юбочки блестящие висюльки, ка кие-то даже колокольчики, идет бренчит. И страшно, и стыдно, как-то даже опасно, но... красиво! Лукерья знала: все это ЕМУ совершенно не нужно. ОН это пре зирает: дым из ноздрей, эти висюльки, но туфли! Шпилечки на девуш ке были серебряные, лунного цвета! Зельма, которая знает все, гово рит: «Ты на плечи хоть дерюгу накинь, хоть шкуру звериную, но ноги должны быть в туфлях самых модных. Помри с голоду, но в красивых туфлях». На девушку с папиросой оглядывались. Со старушкой в каракуле вой шапочке Лукерья встретилась глазами, обе улыбнулись. Старуш ка сухонькая, легкая, вытянутая вверх, а собачка на поводке низень кая, на кривых лапках, вытянутая в длину. Старушка ничуть не гор билась, тюкала костыльком, живо поглядывая по сторонам. Занятные старички в Ленинграде, нисколько не похожие на стари ков ужанихинских. Однажды Лукерья напугалась даже: идет навстре чу Гоголь. В рыжем пальто, с длинными волосами и тоже — с очень длинным носом... Старушка с собачкой на кого-то походила в своей черной, несмотря на теплынь, каракулевой шапочке, с сумочкой-ридикюлем из черного же каракуля. Лукерья помнила, где секция с туфлями, но прежде завернула в чулочный посмотреть на муляже цену. Хватало и на чулки — они были цвета кедровой стружки. И с цветочками. Ажурные! Таких у Зельмы еще нет, они, Зельма с Ольгой, умрут от зависти! Правда, если купить чулки, останутся не рубли даже — копейки. И пусть! Купить, а там хоть трава не расти. Главное, пройтись по Невскому и никто не догада ется, что ты голодная... 29
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2