Сибирские огни, 1986, № 11

женьки деревенские! С Ужанихой Лукерья Гусева попрощалась на­ всегда, разве что в каникулы нагрянуть... Вот и Больше-Охтинский. Гудят под ногами клетчатые чугунные плиты, Лукерья кинулась бы рысью, да подумают, чокнутая, что ли, мчится впереди трамвая. На перилах в шляпах-тирольках трое парнишек, школьники-вось­ миклассники, курят, поплевывают в Неву. В руках бутылки. — Параша, хошь пива? — спрашивает, загораживая дорогу, розо­ вощекий пузырь, Лукерье по плечо.—Трахнем пивка, договоримся. — Сейчас по роже портфелем трахну, соплями умоешься. А ну сгинь с дороги, гнида белобрысая! — Ого! —захохотали парнишки.— Браво, Параша! Шла вся красная от стыда: никогда не думала, что придется по- ужанихински объясняться здесь, в Ленинграде. Ужанихинские слова вспомнились сами собой — пригодился опыт самозащиты от деревен­ ских нахалов. Лукерья росла без отца, без старших братьев. «Параша!» Клеймо, что ли, на ней, что она деревенская?! И это пшено туда же! По туфлям, что ли, догадались, ну да, кофта домашне­ го вязания, чулки-фильдеперсы, еще в Ужанихе купленные. Мне пле­ вать на вас, щенята ленинградские, пусть Параша. А туфли? Туфли сегодня же выброшу в Неву, как только новые надену. Плывите, ро­ димые, в Балтийское море!.. Прошлой осенью Лукерью поместили в одной комнате с двумя мо­ сквичками, Аллой и Лялей. Это они, Алла и Ляля, смеялись до визга, когда Лукерья простодушно рассказывала про Зимний, про женщин с каменными грудями. Девушки были одногодки Лукерьи, но почему-то решили, что убирать комнату будет Лукерья, и, лежа в постелях, швы­ ряли на пол конфетные обертки. А когда с каникул вернулась их зем­ лячка Роза, они принялись уговаривать Лукерью разменяться с ней комнатами. Лукерье, говорили они, все равно, где жить, а у них общие интересы... — Ты хорошая девочка,—целуя ее, говорила Ляля.—Только я ужасно боюсь твоего воротника: вдруг выскочит из шифоньера, зала­ ет... Все у них вот так, с ехидством. Целуют тебя, будто любят даже, а сами издеваются. Лишь потом Лукерья придумывала, как похлеще от­ ветить, да что толку? Они трещат уже о другом, про тебя забыли, и Лукерья — ладно, змеи подколодные! — согласилась на размен. Ушла, хлопнув дверью, а «придачу» — кулек конфет — выбросила в мусорное ведро. Так она стала жить с эстонкой Зельмой и Ольгой, ленинградкой, получившей место в общежитии из-за какой-то болезни, но и здесь на­ чалось то же самое: «Алиночка, сходи за утюгом», «Алиночка, вымой за меня пол: всю спину разломило». Место Лукерьи у окна, что досталось ей по размену с Розой, зах­ ватила «больная» Ольга: «Извини, пожалуйста, врачи мне советуют свежий воздух». У нее был жених, океанолог-третьекурсник Вася, который, несмот­ ря на строгие запреты, приходил в комнату, когда хотел, часами сидел у Ольги на кровати, и визги Ольги под одеялом не нравились даже Зельме. Но Зельма помалкивала. У нее был муж-моряк, и, когда он приезжал из Таллина, она просила Лукерью часика два погулять по набережной, совала шоколадку. «Погулять по набережной», в магазин сбегать, даже пол за кого-то вымыть можно, конечно. Обижало другое. Почему Зельма не Ольгу, а ее просила сбегать в титанную, «чаю захотелось»? Ну да, она моложе, но и Ольга ненамного старше, и никакая она не больная, кобыла глад­ кая. На танцах выше ушей ноги выкидывает, парни мартовскими кота­ ми жмурятся, а после танцев —в душ: потеет, как грузчик. «Ну, подождите! — грозила Лукерья, размашисто шагая в толпе уже по Синопской набережной.— Вылупите вы на меня глаза вечером: 27