Сибирские огни, 1986, № 11
«И правда, уж не судьба ли —эта встреча? —не без горечи усмех нулся Никонов.—Оба шли каждый своей дорогой и вот оказались чуть ли не на одной вокзальной скамейке великого и славного города». ...Эту ночь они провели на Витебском вокзале, и Надя сказала, им сегодня повезло, их не прогнали. Это из-за него, уверяла она; мили ционеры постоянно прогоняют ее с лавок, приходится переезжать с вок зала на вокзал. В свете пыльных люстр похмельно-отечное лицо Нади казалось лиловато-серым, в глазах копилась тоска, она и в тепле вдруг начинала дрожать и, чтобы не стучали зубы, прятала лицо в ко ленях. Никонов купил в буфете полстакана водки, принес ей с бутер бродом. Надя расплакалась... Она' проспала у него на плече до утра, и, разбудив ее, Никонов сказал, что она может, если согласна, поехать с ним на Ладогу. На длинные сборы, на долгие разговоры у них нет времени: уже послезав тра он должен быть на месте. Как будет называться их союз, не самое важное, сейчас главное для них — поддержать друг друга, выстоять в эти трудные для обоих дни. Никаких условий он не ставит, кроме од ного: пить она бросит. Во всем остальном она свободна. —• Не надо мне никакой свободы,—сказала Надя.—бездомную со баку пригрел хороший человек, зачем она мне, свобода? Я согласна, я поеду! И все-таки Никонов настоял на том, чтобы она подумала до зав трашнего утра: ничего, кроме крестьянской избы с русской печью, хо лодными сенками,— полудикого крестьянского быта, он не мог ей по обещать. Никонов проводил ее до дома тетки, и, убедившись, что Надю впу стили, ушел ночевать к Аркашке. Пусть на Финляндский вокзал она придет сама, твердо решившись. Не придет, значит, передумала. В сущ ности, сейчас, шесть лет спустя, их соединяло лишь воспоминание о нескольких встречах, давнее, полузабытое знакомство, за которым всегда маячила лохматая, расхристанная тень Алешки Чугунова. Но Надя пришла, она ждала его. Он увидел ее на перроне с узел ком и сумочкой, в старом замызганном по вокзальным лавкам паль тишке. Надя кинулась ему навстречу, смеясь и плача от радости. На Ладоге они прожили лишь сезон:, остров оказался не таким уж безлюдным, а дом гидрометриста вроде постоялого двора для всякого прохожего, проезжего люда: рыбохрана, егеря, рыбаки-профессионалы, рыбаки-любители, туристы. Что ни день — застолья, и все компании не хотели верить, что ни хозяин, ни хозяйка не пьют. Раз отказываются, значит, гордятся, не уважают гостей. Идти в школу учить ребятишек, продолжать дело отца? Но куда податься? На родину? В Галиче в отчем доме поселилась мать с но вой семьей, и сама мысль, что он будет видаться с женщиной, предав шей самого дорогого ему человека, представлялась Никонову тяжелым испытанием, оскорблением памяти отца. О Ленинграде они с Надей даже не заговаривали —уехать куда угодно от их печального прош лого и подальше: в Сибирь, на Север, пусть даже в деревню,—хватит им большого города, нажились в прекрасной Северной Пальмире... ...Четвертый год они живут в Ужанихе. Надя работает воспита тельницей в интернате, ведает школьной библиотекой. Она перезнако милась с соседками, старательно перенимает у них хозяйственно-ого родные премудрости. По их советам Никонову пришлось углублять и заново перекрывать старый погреб. На зиму Надя забивает его кар тошкой, кадками с квашеной капустой, всяческими соленьями. Научи лась она топить баню, полоскать белье в проруби; остановившись с ко ромыслом, долго судачит с соседками о житье-бытье и, кажется, уже не скучает зимними долгими вечерами. Вернувшись однажды из города после месячного семинара, Нико нов оторопел: по аллее навстречу ему шла высокая красивая женщина, 20
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2