Сибирские огни, 1986, № 11

тусклый взгляд алкоголички, мешки под глазами, грязная куделя во­ лос— первым порывом было отвернуться: нет более тягостного зре­ лища, чем спившаяся женщина. Но из-за горы грязной посуды смотре­ ла на Никонова знакомая и незнакомая женщина с безмолвным кри­ ком: узнай же, узнай, пощади!.. Веря и не веря себе, Никонов вспомнил студенческий читальный зал, за стойкой тоненькая девушка, застенчивая, робкая, часто вспыхи­ вающая: Надюша, Наденька, Надин!.. Но как совместить ту Надю с этой судомойкой из закусочной?! Да нет же, не может быть!.. Но это была она, Надя. Так же исподлобья женщина смотрела на Никонова, отчаянно умоляя: вспомни, узнай! Повернуться и уйти: за­ чем эта встреча шесть лет спустя после разговора у остановки автобу­ са? И что он мог сделать для нее, сам изгой в городе Петра Великого? Он уже уходил, уже взялся за ручку двери, чувствуя на себе жалкий взгляд, но обернулся. Они встретились в облетевшем уже, сквозном парке Адмиралтей­ ства. С Финского залива порывами накатывал ветер с дождем, лицо Нади было синее, мокрое. — Здравствуй, Сережа! — сказала она, по-светски протягивая Ни­ конову руку. Перчаток у нее не было, грязные, пахнущие винегретом руки она то засовывала в рукава, то грела дыханием.— Я целый день волновалась, думала, ты не придешь. Как я рада! Помнишь, ты меня провожал, мы шли этой же аллеей, ты рассказывал ' что-то очень красивое вон о том бронзовом верблюде? Я нарочно назначила здесь, в парке, нашу встречу, чтобы ты вспомнил тот вечер... Тогда был июнь, над Ленинградом плыли белые ночи, Никонов помнил тот вечер, но еще ярче — другое свое провожание Нади, ког­ да сказал ей, что, наигравшись вволю, ее однажды выкинут, как ненуж­ ную вещь, но сначала покалечат, сломают... Тогда Надя плеснула ему в лицо хмельной от счастья улыбкой, рассмеялась, смех этот звучит и теперь в ушах Никонова, ах, как легко было сейчас поддаться мсти­ тельному чувству торжества, напомнить свое давнее пророчество! Но это было бы все равно, что ударить ее, дрожавшую то ли с по­ хмелья, то ли от страха, и эта дрожь вызывала у Никонова брезгливое отвращение. — Если я знала человека, которому можно поклоняться, это был ты, Сережа... Я преклоняюсь перед тобой, восхищаюсь твоей добротой, честностью, благородством... Немытые темно-каштановые волосы она модно заколола дешевой заколкой, надела длинный шарф с кистями, в который украдкой смор­ калась. Она старалась быть светской, веселой, и жалкое кокетство опу­ стившейся алкоголички коробило Никонова. Он клял себя, что пошел на эту встречу, чем он мог поддержать эту падшую, сам бродяга без­ домный, ночующий на вокзалах? Кокетливо кутаясь в свой замызганный шарф, она говорила, что всегда следила за его успехами, радовалась им, много раз ждала его возле Публичной библиотеки, но подойти не посмела. Все, наверное, было неправда, но Никонов не перебивал, и Надя без умолку говорила, неискренне смеялась, повисая у него на руке. — Втайне я всегда верила, что наши дороги пересекутся, что вче­ рашняя наша встреча — судьба, рок... — Ты где живешь? Надя хотела ответить в том же светски-игривом тоне, но вдруг вы­ рвала руку, отбежав, прислонилась лицом к мокрому дереву, беззвучно всхлипывая. — Ты... очень хочешь знать? — спросила она, удерживаясь, чтобы не разрыдаться в голос. ...Тетка перестала ее пускать, потому что Надя каждую ночь воз­ вращалась пьяной. Когда в первый раз она выставила ее за дверь, На­ дя ушла на вокзал и с тех пор часто, очень часто ночует на вокзалах зимой и летом. 19