Сибирские огни, 1986, № 11

нм тысячи людей стойких, которых не раз­ мыло, как Ивана Африкановича. Но со­ циальные силы, «сотворившие» Ивана Аф­ рикановича таким, как он есть, не прояс­ нены, не типизированы, они где-то за кад­ ром. Выросло новое поколение людей, стой­ ких, с активной жизненной позицией, с большим чувством ответственности, а серьезные писатели прошли мимо них, уг­ лубились в людские типы, которые не на главной дороге, а как бы где-то сбоку. Почему? Углубляться-то надо в тех и дру­ гих. И почему они уходят от всесторонне­ го анализа социальной психологии? Вот Распутин., Когда он приезжал в Омск, я высказал ему свое недоумение, спросил, почему дети старухи Анны, «вечной тру­ женицы», человека высоконравственного, перед которым мы должны преклоняться, выросли такими эгоистами, такими черст­ выми? В жизни, обычно, бывает так, что, если дети растут возле таких родителей, как старуха Анна, они получают нравст­ венную закалку и идут по жизни добрыми людьми. У старухи Анны пошло «не по правилу». Тут одно из двух: или ситуация сама по себе несправедлива, или старуха в чем-то ошиблась. Если же она не вино­ вата и дети возле нее были добрыми и отзывчивыми, крепко связанными с ее пуповиной, но в отчуждении быстро ело. мались, то, видимо, действуют какие-то неблагоприятные факторы, народились, значит, силы, способные поколебать даже стойких. Значит, в обществе неблагополуч­ но. Но что это за силы, в каких людских типах они заключены, где они, только ли в самой деревне или где-то и повыше? Это надо знать, чтобы знать, против чего и против кого бороться. Но ни автор, ни старуха Анна ответа не дают. Анализ в «Привычном деле» и «Последнем сроке» должен быть обращен к выявлению соци­ альных и социально-психологических при­ чин, истоков поведения Ивана Африкано- вича и детей старухи Анны, но эти истоки весьма туманны, не проявлены. Литература упустила очень важное в понимании социальных процессов, потому что многие литераторы избегают углублен­ ного анализа социальной психологии, и, скорее всего, из опасения попасть куда- нибудь не туда,.предпочитают не касаться самой сути конфликта, а лишь обрисовы­ вают ситуацию. Абрамов, слушавший меня внимательно, сказал, что «Прощай, Гюльсары» Айтмато­ в а— произведение глубоко аналитическое, прочтешь и отчетливо видишь, почему Танабаю плохо живется, почему душа его изранена или стеснена, все эти «почему» выложены как на ладони, и понимаешь, с кем именно и против чего надо бороться не только «внутри» деревни, но и вне ее. Федор Александрович говорил, а я ду.. мал, что это в полной мере относится и к его творчеству. — От такого подхода, как у Айтматова, нам уйти нельзя,— продолжал он.— Все главные решения ЦК партии по вопросам идеологии требуют глубокого и всесторон­ него анализа действительности... Да, ли­ тература упустила оуень важное ,в понима­ нии того, что происходит в жизни, вы пра­ вы, упустила потому, что многие писатели избегают такого анализа. — Но важно понять, почему избегают,— сказал я. — Мне кажется, что это тянется изда­ лека,— ответил Федор Александрович.— Послевоенная разруха, экономические трудности, влияние культа личности, во­ левые методы руководства, субъективист­ ский подход к делам, проникновение адми­ нистративного духа во все поры колхозной жизни — вот такова была обстановка... Ситуации создавались сложнейшие, и это накладывало отпечаток на характеры. Правда подчас оказывалась запрятанной в многослойные одежды и была трудна для понимания, а кое для кого была не­ желательной. Одни не могли ее распознать, другие сторонились. Сторонились из бояз­ ни ступить куда-нибудь не туда, выйти из состояния душевного равновесия. Писать о человеке, который стоит в цент­ ре борьбы, куда сложнее и ответственней, потому что нужно обнажать существен­ ные противоречия общества, скажем, такие, как волевые методы руководства, и неиз­ бежен выход за околицу. А если пишешь «тихого» человека, можно ограничиться локальными рамками. Федор Александрович достал из стола книгу. — Вот о том, что сейчас происходит, бы­ ло сказано в 1919 году. Здесь анализ се­ годняшней психологии некоторых писа­ телей. Это Бахтин,— и он стал читать: —«За то, что я пережил и понял в искус­ стве, я должен отвечать своей жизнью, чтобы все пережитое и понятое не оста­ лось бездейственным в ней. Но с ответст­ венностью связана и вина. Не только по­ нести взаимную ответственность должны жизнь и искусство, но и вину друг за друга. Поэт должен помнить, что в пош­ лой прозе жизни виновата его поэзия, а человек жизни пусть знает, что в бесплод­ ности искусства его нетребовательность и несерьезность его жизненных вопросов». Общественное мнение высвободилось из- под влияния «Кавалера Золотой Звезды», но положение все еще такое, что искусство и жизнь взаимно хотят, говоря словами Бахтина (он опять стал читать), «облег­ чить свою задачу, снять свою ответствен­ ность, ибо легче творить, не отвечая за жизнь, и легче жить, не считаясь с искус­ ством». Часа три, наверное, мы разговоривали. На краю стола лежала толстая рукопись. Я спросил, что это. Оказалось, сочинение начинающего писателя. — Вот рецензирую. Конечно, это огни, мает много времени... Но надо! Молодых надо направлять! Распрощался я с Федором Александрови­ чем, уехал из Ленинграда под впечатле­ нием встречи с человеком умным, нерав­ нодушным. Прошло еще сколько-то време­ ни, и мне снова пришлось к нему рбра. щагься. После длительного плавания в коварном издательском море, после пере­ броски из издательства в издательство мой роман «Родион и Степанида» наконец-то был издан в Омске, причем решающую роль сыграла рецензия Абрамова. Напеча­ тали, появилась газетная рецензия, весьма одобрительна.?, заШел в «Дружбе наро­ дов» разговор о рецензии развернутой, бо- 165