Сибирские огни, 1986, № 11

ственно задача и художников слова, писа­ телей. Одно замечание Федора Александровича показалось мне особенно значительным. Он сказал, что сила людей, дошедших до нас в иконах из тьмы веков, напоминает, что в древней Руси имелись глубокие нравст­ венные пласты: и в эстетике русского бы­ та, и в неписаных законах по части от­ ношений между женщиной и мужчиной (новобрачные, например, не имели права прикасаться к вину) и в отношениях к ве­ щам, в особенности, к хлебу,— хлеб был свят. — Нам надо давно отделить религию от христианства,— продолжал он.-—Для на­ рода духовными вождями в древней Руси были не попы, не церковь, а праведники. Протопоп Аввакум, Сергей Радонежский являли пример глубоко нравственной жиз­ ни, были врагами официальной церкви. К сожалению, мало кто знает, что история русской церкви есть история жестокой борьбы. И дальше Федор Александрович сказал, что бесценный дар русского человека — уменье внутренним сосредоточением воз­ вышаться над тяжестью внешних нужд и быть стойким. Именно это качество и по­ могло нам осилить врагов в войне. Он прошелся по своему кабинету-музею, продолжал взволнованно: — Вот вы говорили об этой парне с Валдайских высот. Такие дают урок от­ ветственности, в том числе и нашему брату писателю. Но почему-то проза наша «де­ ревенская», за малым исключением, про­ должает внимать всяким обиженным, обидчивым, недеятельным, безответствен­ ным. Уходят, уходят от ответственности за жизнь иные братья-писатели. Мне ка­ жется, что кое-кто заблудился в поисках правды. А ведь не кто другой, как писа­ тель, ответственен за правду! Но почему уходят? Здесь начался наш разговор об ответст­ венности писателя за жизнь. Надо, прежде всего определить, что та­ кое правда, сказал я. Мы немножко по­ спорили, порассуждали и пришли к заклю­ чению, что у нас только одна правда — правда человека-труженика, творца и сози­ дателя, способного расти духовно. Если писатель сумеет показать, какие силы ра­ ботают на благо народа, способствуют формированию нового человека, и изобли­ чает силы и тенденции противоборствую­ щие, значит, он скажет правду. — Все это так,— кивнул Абрамов.— Но вот как доходит дело до оценки, характе­ ристики сил, которые мешают человеку быть свободным, самостоятельным, так начинается уход от правды! Иные мастера прозы почему-то ищут эти силы только в самой деревне, в самом народе. Есть хо­ роший человек, и есть плохой. Плохих, в представлении иных, как правило, го­ раздо больше, хорошие страдают от них. И за этот круг отношений анализ не идет, за деревенскую околицу писатель не вы­ совывается. Особенно бросается в глаза несмелость крупных талантов, потому что с них спросу больше. Я согласился с ним. — Вот марксистское положение: чело­ век -продукт среды, общества, а в иных 164 произведениях получается, что он про­ дукт — продукта, страдает от каких-то плохих людей, от таких страстей, как стя- жательство, себялюбие, черствость, и даль­ ше этого автор не идет, не берет во вни­ мание, что эти пороки субъективного ха­ рактера, связаны с отрицательными об­ щественными явлениями, их порождение. Вот астафьевская Паруня, простодушная, работящая, безответная девушка-сирота страдает от унизительного отношения своих односельчан, тогда как на самом-то деле Паруни (они есть в каждой русской де­ ревне) больше-то страдали от того, что в годы, когда колхозники трудились почти «за бесплатно», общество эксплуатировало такое их свойство, как безотказность, добросовестность. Они работали безраз- гибно, иным и любить некогда было, так урабатывались, что оставались вековухами. Они были спасением для колхозов. Ехав­ шие на Парунях, оправдываясь, объясняли, что с них, руководителей, очень уж жест­ ко спрашивали эа продукцию — давай мо­ локо, давай мясо, а если доярка в трид­ цать лет не вышла замуж, то за это никто с руководителя не спросит. Спору нет, безотказность Парунь эксплу­ атировали и односельчане, ими кое-кто помыкал, но больше-то всего они страдали от суровых условий жизни того времени. Однако, чтобы сказать это, писателю нуж­ на определенная отвага. Федор Александрович глянул на меня колюче, улыбнулся. — Вы говорите, встречали Парунь... Дак почему же не написали? Я сказал, что из книги «Это гудит вре­ мя» издательство, увы, изъяло две главы — о «старом сельсоветчике» Кирсанове, пост­ радавшем в тридцатые годы, и о Елене Викторовне Корнеевой из Карбызы, кото­ рая, придя на ферму в четырнадцать лет, так отдавалась работе, похвалам за само­ отверженный труд, что ей и на свиданье ходить было некогда (дом — ферма, фер­ м а— дом, вот ее жизнь), и под старость опа осталась в одиночестве в стенах, уве­ шанных почетными грамотами. — Я лично преклоняюсь перед такими людьми,— заключил я,— но ведь их же жалко, безропотных и безотказных... Написал я, да вот-не напечатали. Затем зашел у нас разговор о Иване Африкановиче из «Привычного дела» ■ Бе­ лова. Он, как и старуха Анна у Распутина, и Паруня, тоже из страдающих. Правда, он и сам заставляет, страдать других, на­ тура противоречивая. Иван Африкаиович способен воспринимать жизнь как драго­ ценный дар, все живое радует его, ко всему проявляет он интерес и потому не чувствует себя одиноким. В его душе со­ хранялся великий дар детского восприятия жизни, в нем много доверчивости, он несет в себе то, что нам всем дорого, но многи­ ми утрачено, а иными уже перестало цениться. — Мы его жалеем и любим,— продол­ жал я говорить,— но испытывать к нему глубокое уважение я не могу. Он утратил самостоятельность подхода к жизни, и же­ на 'его погибла не без его участия. Я понимаю, что власть обстоятельств тяжкая сила, но задача человека — в любых услови­ ях оставаться человеком, как остались