Сибирские огни, 1986, № 11

К этому идеалу приближается, если проследить логику авторской мысли, юная школьница красавица Анюта, живущая в соответствии со своими эмоциями. Одно­ класснику Андрею она представляется воплощением естественности и чистоты. Для него было настоящим наслаждением общаться с нею, с мыслями о ней он за­ сыпал и просыпался. Но внезапно рухну­ ла его любовь к ней. В чем же дело? Не знавший материнской любви, он рос один, друзей не было, главная черта его харак­ тера — предельный эгоцентризм. Ему бы­ ло неведомо «чувство собственной непра­ воты», его девиз: «Да здравствует машина, дача с потолком-окном, да здравствует свобода!». Не желая ограничивать себя какими-то нравственными пределами в от­ ношениях с Анютой (он же свободен!), движимый слепой чувственностью, Андрей пытается силой заставить ее отдаться ему и не понимает, почему она не идет на­ встречу его желаниям. В это время герои­ ня, полюбившая его, сильно терзается- из- за того, что она обесчещена хулиганистым Семкой. Она клянется Андрею: «Я тебя всегда буду любить». И, надеясь на про­ щение, она признается Андрею в том не­ хорошем, что случилось с нею. Но после э^ого у него любовь сразу же исчезла, «лишней, чужой стала вдруг Анюта в его мире». Он вспоминал запутанные отноше­ ния героев из романа Виктора Гюго «Со­ бор Парижской богоматери»: «Ладно... С огромной натяжкой, конечно, но можно допустить, что Анюта... это Эсмеральда. Но... капитан и священник... Какой гнус­ ный синтез!». И далее он размышляет: «Как чудовищно переплелась их любовь и... погубила Эсмеральду». Он спрашивает себя: «...При чем здесь я?». Но дело в том, что Андрей и его соперник Семка в своем отношении к Анюте недалеко ушли от капитана Феба и священника, играли сходную роль в ее жизни. Через много лет Андрей предстает пе­ ред нами бездеятельным, опустошенным, духовно одиноким, ему не с кем поделить­ ся своими переживаниями. Такова распла­ та за то, что в юности он предал живую человеческую душу, пытался подчинить течение жизни своему «хочу». Однажды у него возникла такая мысль: «Неужели Анюта... игрушка? Пусть! Она сама вино­ вата, что я так ее воспринимаю». Наш мир далеко не совершенен; если станешь жить в соответствии только со своими эмоциями и не приучишь себя прислуши­ ваться к голосу разума, спрашивать себя «А можно ли?», то можешь стать игруш­ кой в руках других. Однако автор то ли не захотел, то ли не сумел придать этому плану в идейной концепции произведения более весомого нравственного значения. Вообще-то похвально, когда писатель чутко схватывает те веяния, которые бы­ туют у современной молодежи, не обходит сложных моментов в нравственно-психо­ логическом развитии подростков. У Ан­ дрея уже в девятом классе возникало ос­ трое плотское влечение к Анюте, которое усиливалось переживаниями, связанными с восприятием изображенных в книгах любовных страстей: «Книги и чужие страс­ ти, ставшие его страстями, и в этот раз не отпустили на волю. Цыганка Эсмераль­ да почему-то припоминалась из «Собора Парижской богоматери». О, как часто пе­ речитывал Андрей сцену обольщения Эс- меральды капитаном Фебом! Как одновре­ менно переживал то, что чувствовал хмельной развратник Феб, когда его взору представала маленькая грудь цыганки, и что чувствовал затаившийся маньяк-свя­ щенник, безумно влюбленный в Эсмераль­ ду, ненавидящий капитана». Если класси­ ческие произведения оказывают такое воздействие на юношу, то можно пред­ ставить, какие чувства и мысли могут вызывать у молодежи те современные кни­ ги, где рискованные любовные сцены да­ ются без должной идейной выверенности. По мысли Л. Толстого, в разжигании чувственности (а мы добавим, говоря о современных юных людях, и в формирова­ нии нравственных норм поведения) нема­ лую роль играют «наряды, чтения, зрели­ ща, музыка, танцы, сладкая пища, вся об­ становка жизни, от картинок на коробках до романов и повестей и поэм...». Здесь говорится о неблагоприятном воздействии художественных- произведений, написанных в прошлом веке. Не стоит предполагать, что бы Л. Толстой сказал, если бы позна­ комился с современной прозой, широко раскрывшей двери тем, кто очень охоч до изображения пикантных ситуаций и ри­ сует их без должного нравственного осве­ щения. Однако у нас все же возникает вопрос: не многовато ли в ней сценок, где несовершеннолетние бездумно штурмуют «барьер интимности»? Так ли уж крайне необходимы для реализации художествен­ ной идеи произведения эти сценки, кото­ рые могут оказывать сомнительное воздей­ ствие на сознание и подсознание подрост­ ков, играть неблаговидную роль в их ус­ тремленности к запретному? Такой воп­ рос, в частности, можно адресовать И. Ге­ расимову, автору романов «Пробел в ка­ лендаре» и «Радости 'земные». Оговорюсь: в данной статье — в силу ее замысла' — не ставится цель дать полный анализ и исчерпывающую оценку этим произведениям. Думаю, не стоит поддер­ живать ту. методу, которую использовал С. Чупринин в статье «Дамское танго» («Литературная газета», 1985, 1 января), где на основе вырванных из художествен­ ного контекста отдельных сценок и даже одиночных фраз безоговорочно зачерки­ вается целый ряд произведений. Для выяв­ ления определенной идеологической тен­ денции в литературе критик имеет право брать отдельные примеры из заинтересо­ вавших его произведений, не давая при этом их идейно-художественного разбора. В этом случае тот или иной приводимый факт играет роль характерного социоло­ гического материала, который не может стать основанием для предъявления широ­ ких идейно-эстетических претензий ко всему произведению. Вместе с тем необходимо учитывать известную противоречивость такой мето­ дологической позиции. Например, трудно порицать какое-то отдельное произведение, в котором подросток отдается во власть сексуального чувства. Но потом появляет­ ся такое в другом произведении, в треть­ ем, в четвертом, и тогда количество пере­ ходит в качество, свидетельствует об оп­ 159