Сибирские огни, 1986, № 11

*— Кто вам дал право на такой тон!— Истеричная нотка вкралась в сладкий голос, но тут же пропала, остепеняюще, предупредительно, доверительно заискивал неведомый то ли Пампушкин, то ли Пушмян- кин:— Я хорошо понимаю и прощаю вашу невыдержанность. Возьмите себя в руки, успокойтесь. Поговорим как мужчина с мужчиной. Откро­ венно и конфиденциально. Я полагаю: в ваших интересах схоронить су­ пругу без вашего участия. Мне искренне не хотелось бы ущемлять вашу мужскую гордость. Но, как сами понимаете, ваша жена поступила не совсем прилично, недостойно, она погубила не только свою жизнь, но и жизнь всеми уважаемого человека, уважаемого в научном мире ученого. Общество не может простить ей легкомыслия. И ваше появление на ее похоронах общество может не принять, истолковать превратно. Как муж­ чина, вы должны это понять. К тому же супруга погибшего ректора Ев­ гения Аркадьевна не склонна пойти навстречу вашим пожеланиям. Ви­ дите ли, она категорически возражает хоронить в один час вашу супру­ гу и собственного мужа. Войдите в ее положение и поймите ее... Примите мой добрый совет: никуда не спешите, все устроится, уладится без вас. Все, что требуется для вашей жены, справлено, даже расходы на ее по­ хороны частично будут возмещены... Милый мой, э-ээ, как вас, по отче­ ству... Но как величают по отчеству Саню, не узнал проректор по хозяйст­ венной части. Саня оборвал его резко, жестоко. — Клянусь тебе>—*■хрипло сказал он, слова не подбирая, но выгова­ ривая их тщательно,— памятью жены клянусь, схороните Татьяну без меня, несдобровать никому, тебе — в первую очередь. Не спеши отпус­ кать музыкантов, они еще могут пригодиться...- В трубке икнуло, угроза подействовала на проректора, робкий, вкрадчивый перелив доносился до Сани: — Не будем доводить дело до крайности. Я готов войти в ваше по­ ложение. Посодействую. Походатайствую. В конце концов Вацлава Пе­ тровича можно схоронить и в пятнадцать часов, а вашу супругу позд­ нее, по вашему возвращению, прибытию. Дело-то не хитрое: одно за­ менить другим. Надо, надо соблюсти русский обычай: посидеть у изго­ ловья мир оставившей, попрощаться, поплакаться... А то как же полу­ чается... — Все-то ты понял,— сурово предупредил Саня,— но на всякий случай музыкантов не отпускай. — И он положил трубку. Суровое условие воздвиг Саня перед Танечкиным распорядителем. Но как знать, воспрепятствует ли суровое условие чьим-то злым наме­ рениям? Как знать... Сумеет ли кто противостоять чужой, злой воле... Отстоят ли родные и близкие Танечку? Объявили посадку. Все те же мысли не давали Сане покоя. И лишь, когда проходил аэрофлотский досмотр, вспомнил, что возвраща­ ется домой с пустыми руками. «Пустой так пустой» подумал он, его жизненный порядок нарушился круто и необратимо. Пустые руки. Опу­ стошенная душа. «Нет на свете Танечки, значит, нет ничего». Но тут вспомнил о дочери. «Нет, все-таки скверно, что с пустыми руками воз­ вращаюсь домой, дочка спросит, потребует подарок». Он не успевал ступить на порог, а Оленька тут как тут. «Папа, а кукла ко мне при­ летела?» Она всегда ждала не его, а куклу. Что он скажет. «Нет, до­ ченька, кукла не прилетела». Эгоист, негодяй, думал о чем угодно, только не о дочери. «Бедненькая, она, наверное, не понимает, что слу­ чилось с матерью». Саня содрогнулся от мысли: как и какими глаза­ ми смотрит Оленька на мать, на бедлам, творящийся вокруг. «Бог, бог есть ли ты, окаянный? Не подумал обо мне, так подумай хоть о моей дочери. Спаси и убереги ее, спаси и убереги. Какой, к лешему, бог, о чем он может думать? Если я, мерзавец, не подумал о дочери. Пока не поздно, надо исправиться, по дороге от аэрофлота до дома заскочу в магазин, куплю куклу». о Саня не сразу заметил, что он рассуждает вслух. Заметив это, смутился: не привлек ли внимание? Примут за полоумного и не пустят